Борис Романов - Капитанские повести
Командир отдраил люк, китель задрало ему на голову, так что видна стала исподняя бумажная рубаха, и потом, бывало, они всегда выскакивали втроем: командир, штурман и избыток атмосферного давления в лодке…
А тогда, в первый раз, Дементьев, тщательно прицеливаясь, взял высоты четырех звезд и ничего не запомнил из того темнеющего океана, кроме боли в пояснице от кромки люка да качающейся вровень с волнами лодочной рубки. Это позднее он научился мимоходом схватывать штрихи, краски и запахи, а тогда он торопливо провалился вниз, в свой закуток рядом с центральным постом, дважды пересчитал наблюдения и сказал командиру:
— Можно погружаться, товарищ командир!
Кадулин засмеялся:
— Вот видишь, как все просто, а ты боялся. Перекури, штурман, посуши ладони, смотри, карандаш к пальцам прилипает… Все в порядке?
— Все в порядке, товарищ командир, — ответил Дементьев и тоже засмеялся.
Оказывается, немного нужно было, чтобы он поверил в холодность своего рассудка, упругость мысли, цепкость памяти, проницательность интуиции — во все то, что превратило его работу в искусство и сделало его лучшим штурманом эскадры подводных лодок.
То были пять ослепительных лет. Он ходил со своим командиром во все автономки, и среди них были такие плавания, за которые награждали боевыми орденами, и все понимали, что это были настоящие, прочные награды. Вместе с наградами пришла хорошая двухкомнатная квартира, и пришел второй ребенок, а еще через два года, вернувшись из автономки, Дементьев узнал, что у его жены есть любовник, лейтенант с соседней плавказармы.
Нелепость и неожиданность этого открытия убили Дементьева.
Он редко дарил жене цветы, пил не больше других и никогда не интересовался, куда тратит она всю его зарплату. Он ненасытно зацеловывал ее, возвращаясь с моря, и, готовясь плавать, он длинно и с увлечением рассказывал о тонкостях штурманского дела, а жена терпеливо слушала его. И все места для отпуска выбирала она. У Дементьева не было родственников, и жена была ему одна за всех.
Он заметил, что во время автономок, примерно к середине срока, память о жене, как и о прочем береговом, сглаживалась и тускнела, происходило отчуждение, словно лодка, окруженная водной толщей, была одной планетой, а женщина ступала совсем по другой, неправдоподобно давно покинутой планете. И только когда ложились на обратный курс и на карте надвигались знакомые берега, остро пробуждалась тоска по детям, по квартирному уюту, но сначала — тоска по ней. И он спешил припасть к ней, забывая, какой он стал слабый и какая у него бледная, картофельная кожа. Но он ведь вернулся из автономки — все равно что из космоса или с войны. Дементьев самому бы себе не признался, как он любит жену, он просто считал, что у него есть добрая, хорошая семья с милой женщиной и детьми, так похожими на него.
Он не смог поговорить с ней, потому что она безудержно плакала, сидя на диване между детьми.
«Для защиты посадила», — подумал Дементьев и с ужасом почувствовал, как шевельнулась в нем ненависть к ней. И тогда он ушел.
В базе ничего не утаишь, и офицеры на лодке уже знали о дементьевском деле. Дементьев постарел за два дня. На третий день командир сказал:
— Пойдем-ка, штурман.
Так Эльтран Григорьевич оказался в гостях у капитана второго ранга Кадулина. Дом у командира был надежный и целесообразный, как спасательный вельбот.
Сидели за столом, закусывали, разговаривали, обходя насущные темы. Хозяйка, Вера Алексеевна, ненавязчиво потчевала гостя. Но командир все-таки не утерпел:
— Я бы таких друзей с плавказарм — вон из гарнизона!
Дементьев усмехнулся, глядя в рюмку:
— Он ведь мог быть и не с плавказармы, мог бы быть свой коллега, штурман с другой лодки. Или самодеятельный солдатик из стройбата…
— Стыдно вам должно быть, Элик, — вмешалась хозяйка. — Не все ведь такие!
— А мне разве легче, если даже и не все?
Вера Алексеевна притихла, потом налила себе коньяку и сказала с грустью:
— Проклятая бабья жизнь. За вас, флотоводцы!
Ушел от них Дементьев просветленным и сосредоточенным, но на следующий же день стал просить начальство о переводе на другую лодку, собиравшуюся на юг, потому что невыносимо было ему людское сочувствие. Кадулин долго не соглашался, потом махнул рукой:
— Иди, штурман. Может, для тебя это и лучше.
Так Дементьев покинул своего командира, и зря он это сделал. На всех лодках всегда есть спирт, и Дементьев завел себе особую канистрочку из гирокомпасного набора. Сначала он пил понемногу, очень редко, когда приходили тягучая тоска по жене и стыд за свое бегство, потом больше и чаще.
— Ничего, это всего лишь допинг, мальчишки, — успокаивал себя Дементьев.
В те дни кто-то посоветовал ему класть после «допинга» под язык таблетку валидола, чтобы не пахло, и это свирепое сочетание окончательно развинтило дементьевскую волю. Он вернулся на Север начинающим алкоголиком. Семьи уже не было. Финиш наступил в отделе кадров, где решали, что же с ним делать. Валидол не подвел, но когда начали перелистывать его дело, Дементьев поднялся и назидательно сказал:
— Мальчишки, мою жену звали Людмилой, что значит — людям милая. Людям! А меня зовут Эльтран, в переводе — электрификация транспорта. Улавливаете разницу, мальчишки?
После этого он посинел и повалился на письменный стол, на свое личное дело.
Его демобилизовали через три месяца, а еще через месяц вернувшийся из знаменитого плавания Герой Советского Союза Марат Сергеевич Кадулин встретил его, похмельного, на первом причале в Североморске и, хотя был ниже Дементьева на полторы головы, взял его за грудки и сказал:
— Никогда себе по прощу, что отпустил тебя с лодки, штурман!
— Ах, папашка, — с пьяной удалью ответил Эльтран Григорьевич, — спасибо вам за все. Только кончилась моя офицерская жизнь.
4
— Григорич, проспитесь, Григорич! Дора подходит.
Дементьев открыл глаза, но вахтенный матрос уже захлопнул дверь. Солнце бежало по никелю компостерной машины. Чуфыкал невдали движок моторной доры. Он чуть было не проспал остановку!
Пока он выходил на палубу, солнце исчезло в облаках. Он глянул вверх. Только что существовавшая прогалина была последней на пути солнца. Ветер зашел к юго-западу, но облака бежали над проливом под углом к ветру.
— Циклон, — определил Дементьев, — можно не глядеть на барометр. На мостике! Что там колдун делает?
— Падает, — махнул рукой старпом.
— Все ясно! Готовь кранцы к Мурманску поплотнее, ветер я гарантирую.
