Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2
Она встала, чтоб поискать свой саквояж. Но его не было. Платье, белье, чулки, обувь, все, что было на ней накануне вечером, — все это было здесь — на краю постели, на стуле, на шезлонге. Но саквояж исчез… А в этом саке — шведском, с золоченой задвижкой, Изабелла, подверженная довольно частым припадкам мигрени, всегда держала в запасе успокоительные средства.
«Как видно, забыла сак в ресторане, за Тибром… Да, да — на стуле, который стоял за мной… Я его завтра достану, в этом не может быть никакого сомнения… Но пока что ничего нет, даже пирамидону… А звонить еще слишком рано…»
Разумеется, было еще очень рано: в сентябре в Риме светает в пятом часу утра.
«Значит, снова лечь? Наверное, больше не усну… О, Боже мой, моя бедная голова!.. Ну что же, ничего не поделаешь!..»
И она снова подошла к постели, морщась от головной боли.
Вдруг у нее мелькнула мысль:
«А что если я постучусь к маме? У нее ведь всегда есть какие-нибудь порошки или таблетки…»
Она колебалась:
«Еще только пять часов. Бедная мама, она, наверное, спит чутко… Я расстрою ей утренний сон… Но мне так плохо, так плохо…»
Решившись, наконец, она накинула на себя пеньюар, сунула ноги в ночные туфли и направилась к двери. Она открыла дверь и выглянула в коридор. Электрические лампочки на потолке не были потушены. Не было ни души, царила полная тишина. Изабелла оставила свою дверь приоткрытой и пошла по коридору на цыпочках. Она миновала комнату 216 — спальню своего супруга — и тихонько приблизилась к комнате 217 — спальне матери. Она уже протянула руку, чтоб постучать в дверь…
И вдруг, прежде чем она успела прикоснуться к ней, эта дверь открылась — и Изабелла, вне себя от изумления, увидела перед собой в ночной пижаме своего мужа Поля де Ла Боалля.
Глава восьмая
Поль де Ла Боалль выходил из комнаты 217 вспять. Осторожно закрыв дверь, он обернулся — и увидал Изабеллу. Она стояла неподвижно и в оцепенении смотрела на него. Глаза ее были широко раскрыты, лицо — без кровинки, даже дыхание остановилось — она была близка к обмороку.
— О! — воскликнул он испуганно.
И, с усилием переведя дух, добавил:
— Это вы?..
Изабелла отступила на шаг и прислонилась к стене.
— Это ты? — задыхаясь, задала она тот же вопрос.
Никогда еще она не говорила ему «ты». Несмотря на крайнее свое замешательство, он заметил это обращение на «ты» и испугался его. Тем не менее он попытался выйти из тупика:
— Представьте себе, — сказал он с усилием, — представьте себе… вашей матери стало дурно…
— А?!. — воскликнула Изабелла, мигом преодолевая свое полуобморочное состояние. — Маме плохо?
— Нет, нет! — сказал он с живостью — и преградил ей дорогу.
Она посмотрела на него глазами, полными ужаса. Как далеки они были от своего обычного выражения кротости и мягкости!
— Значит? — сказала она. — Значит…
Он провел рукой по лбу, словно для того, чтобы собраться с мыслями. Потом вдруг заговорил решительно:
— Значит, — сказал он, разводя руками, — значит, мне остается только извиниться перед вами… Мне следовало быть осторожнее, вы не должны были видеть… Но ведь вы же все равно знали, в чем дело, не правда ли?..
Она вся дрожала.
— Я знала? Что я знала?..
— Ну, да это!
Кивком головы он указал на дверь, которую только что затворил за собой.
Это было откровенное признание, без искусственных прикрас и отговорок. Она его поняла — поняла отлично… И все-таки еще недостаточно. Обеими руками она держалась за стену:
— Я знала?.. Я знала это?.. Я?..
Теперь уже он в свою очередь посмотрел на нее с искренним изумлением.
— Как? — сказал он. — Я ничего не понимаю!.. Ведь ваша мать сообщила вам свою волю!.. И, наконец, за восемь дней… за девять дней… Даже, если вы сразу и не поняли… У вас было достаточно времени…
— Достаточно времени… — повторила она машинально.
Теперь только она начала сознавать положение. Открытие, сделанное ею только что, было так ужасно, что она почувствовала себя на краю пропасти. У ее ног зияла бездна, в которую свалилось все, что до тех пор составляло содержание и смысл ее жизни, — ее детская привязанность к ее матери, вера, мечты и надежды… В душе ее не осталось ничего.
На десять или двадцать секунд Изабелла потеряла способность видеть что-либо вокруг себя. Она ощущала только пустоту…
Потом медленно и беспорядочно предметы стали снова всплывать на поверхность сознания: лампочки на потолке… голые стены коридора, перерезанные дверями в равных промежутках… И этот человек, неподвижно стоявший перед ней…
Вдруг стены зашатались, ковер ускользнул из-под ее ног, электрические лампочки стали яркими, как солнце. Изабелле показалось, что она умирает… Она почувствовала, что сейчас упадет — упадет лицом вперед, со скрещенными руками.
Поль де Ла Боалль, с трудом подавляя готовый вырваться у него крик, бросился, чтобы поддержать ее. Но лишь только он протянул к ней руки, она отпрянула в сторону и закричала:
— Не трогай меня! Не прикасайся ко мне!
И она собралась с силами, чтоб дотащиться до двери. Шатаясь, она вошла в свою комнату и захлопнула за собой дверь.
Поль де Ла Боалль, который все еще стоял на том же месте, парализованный неожиданностью и страхом, услыхал сначала скрипение ключа в замке и шум задвигаемой задвижки, а затем глухой звук падающего на пол тела.
Глава девятая
— В конце концов, — заметила госпожа Эннебон, выслушав до конца рассказ своего зятя, — все это очень неприятно, не правда ли? Но одного я и теперь не могу понять, — отчего вся эта смешная сцена обратилась в драму? Вы, наверное, совершили какую-нибудь оплошность, мой дорогой Поль!
— О! — воскликнул Ла Боалль в большом волнении. — Я еще меньше понимаю, чем вы! Но, право, что можно было сделать в таком положении? Ведь она же видела, что я выходил из вашей комнаты!
— Знаю, знаю, слыхала уже! — перебила его мадам Эннебон с досадой. Ни он, ни она уже не думали о цели своей прогулки — Зоологическом саде к северу от виллы. Поль де Ла Боалль после трагического ночного происшествия вернулся в свою комнату. Из страха перед непоправимым скандалом он отказался от дальнейших попыток помочь Изабелле.
Утром, лишь только госпожа Эннебон проснулась, он пошел к ней, но сначала ничего ей не рассказал. Он словно остерегался ее. Только во время прогулки, миновав Порта Пинчана, он решился рассказать ей все подробно, без обиняков и без утайки. Она была смущена и огорчена, пожалела дочь, но ничего трагического во всем этом происшествии не усмотрела.
