Клод Фаррер - Корсар
Обзор книги Клод Фаррер - Корсар
Фаррер Клод
Корсар
Клод Фаррер
КОРСАР
Историко-приключенческий роман из жизни корсаров Карибского моря
Перевод с французского
Книга первая. ТОМА - ЯГНЕНОК
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - ОРЛИНОЕ ГНЕЗДО
I
Звонили к полуденной молитве, когда с моря донесся отдаленный пушечный выстрел. И дозорные на башне Богоматери подали сигнал о том, что в северо-западном направлении показался корсарский фрегат, держа путь к рейду. Такое событие, разумеется, не представляло чего-нибудь необычного в Сен-Мало. Однако же всех привлекало поскорее полюбоваться благородным видом отважных малуанских кораблей, возвращающихся победителями из дальних походов, - и не успела еще эта новость разнестись по городу, как уже весь праздный народ очутился за городской стеной и толпился на Старой Набережной, откуда можно было скорей всего заметить возвещенный фрегат, как только он обогнет форт Колифише и Эперон.
Тут было много всякого народа: во-первых, разная сволочь, которая всегда стекается в изобилии туда, где можно поротозейничать, руки в боки, не слишком себя утруждая; затем много моряков, готовых на время оставить свою жвачку и стаканчик, чтобы со знанием дела оценить маневр своего же приятеля и сородича-моряка; потом горожане, арматоры (судовладельцы), поставщики и просто почтенные жители знатного города, богатство которых смело пускалось в морские приключения, принося большие доходы и еще большую славу; наконец, опередив всех, протиснувшись сквозь толпу в первые ряды, чуть не падая в воду своими деревянными башмаками и босыми ногами, женщины и дети, бледные, с пристальным взором, с искаженными тревогой губами и бровями: матери, сестры, жены, невесты и малыши ушедших в поход и медлящих с возвращением мужчин.
Между тем, фрегат, идя бакштаг под марселями, уже подошел к Терновому Камню. Теперь на нем потравливались шкоты и он начал спускаться под ветер, готовясь пройти фордевинд между мысом Наж и Эпероном, так как бриз задувал с юго-запада тепловатыми и крепкими шквалами.
Прошло четверть часа. Со Старой Набережной ничего еще не было видно. Как вдруг авангард ребятишек и их матерей закричал от нетерпения: грот-рея фрегата высунулась из-за Эперона наподобие длинной кулеврины среди пушек, ощетинивших бронзовыми стволами гранитный бок бастиона. Вслед затем, мало-помалу отделяясь от высокой рыжей стены, показался белый парус. И весь фрегат выступил из пролива.
Тогда кто-то из кучки именитых горожан обратился к самому невнимательному своему соседу - толстому арматору в простой серой одежде, с красным лицом под круглым париком, - и дружески хлопнул его по плечу.
- Эге! Жюльен Граве, приятель! Поглядите-ка получше, что за судно идет, потому что, клянусь Богом, это ваше. Ну да, или на меня затмение нашло, или это судно не что иное, как ваша "Большая Тифена".
Жюльен Граве, сразу выйдя из состояния безразличия, подался вперед, наморщил лоб и сузил свои и без того маленькие глаза:
- Что вы, - сказал он, едва взглянув, - вы шутите, господин Даникан? На моей "Большой Тифене" рангоут по меньшей мере на двадцать футов выше, чем на этом фрегате. Тут, видно, плотник без зазрения совести поубавил мачтового леса!
Но кавалер Даникан, статный и крепкий мужчина гордого вида, шпага которого приподымала край его одежды из тонкого, красиво расшитого сукна над штанами модного покроя, в ответ только улыбнулся и сделал в воздухе резкое движение рукой:
- Жюльен Граве, приятель! Всмотритесь лучше, всмотритесь!.. Тут поработали ядра Рэйтера, поверьте!..
Действительно, лето Господне тысяча шестьсот семьдесят третье еще не наступило, и грозные голландские эскадры крейсировали почти без всякой помехи в Северном море, л Ла-Манше, в Атлантическом океане и даже в Средиземном море. Правда, за последние четыре или пять месяцев, что король выигрывал битву за битвой в Нидерландах, во Фландрии и даже за Рейном, побежденные, опустошенные, даже затопленные Соединенные Провинции на суше были сведены на нет. Но совсем не то было на море. И хотя уверяли, что господин Кольбер день и ночь трудится над созданием флота для королевства, однако он этого еще не достиг. Так что ремесло корсара было опасным, как никогда. И часто отважный грабеж товара с неприятельского судна обходился дороже, чем мирная его покупка на рынке.
Между тем, арматор Жюльен Граве, снова забеспокоившись, внимательнее рассматривал будто бы ему принадлежащий фрегат, огибавший тем временем Равелин (Большой бастион, теперь уже не существующий, прикрывавший Большие Ворота со стороны моря.), так что нельзя было еще сказать, хочет ли он выкинуться на прибрежную отмель Доброго Моря (Доброе море, служившее собственно портом Сен-Мало, покрывало в 1708-1710 годах весь теперешний квартал Св. Винсента.) у самого подножья стены, или подальше от города, посреди бухты, на пески острова Тузно.
- Горе мне! - вдруг возопил Жюльен Граве. - У вас ястребиные глаза, Даникан!.. Это мой корабль... но в каком виде, Господи Боже мой!..
Всеобщий гул покрыл восклицание судовладельца. "Большая Тифена" обогнула Равелин и правила к Доброму Морю. Не больше ста саженей отделяло ее от Старой Набережной; из опасения камней, расположенных неподалеку от Северной Башни Больших Ворот, фрегат тщательно избегал уклонений влево; поэтому он повернулся левым бортом, и корма его оказалась так близко, что можно было рассмотреть все подробности: от бизань-русленей до гакаборта. А тут было, поистине, чему удивиться: весь борт был пробит, изрублен, изрешечен, от абордажных сеток до ватерлинии представляя собой какое-то деревянное кружево, и, казалось, что волны забавляются, свободно вливаясь в эти зияющие дыры и, очевидно, попадая оттуда прямо в трюм, к великому изъяну для груза и к великому вреду для самого судна.
- Горе мне! - без конца повторял арматор, сжимая кулаки, весь бледный. - Горе мне! Новенький корпус, из лучшего дуба!.. Сдохни от чумы все голландские крысы!.. Вы посмотрите на этот растерзанный гальюн, на эти подпертые мачты! Вы только взгляните на эту отвислую корму, на этот фок, через который ветер проходит как через решето!..
Действительно, фрегат здорово потрепало; сомнительно было даже, чтобы нашлись плотники, которые могли бы привести его в порядок. Куда ни поглядеть, нельзя было найти места шире четырех квадратных футов, где бы не было следов от ядер или картечи. И, поистине, то был знатный бой, из которого он вышел победителем.
Победителем: на трех его мачтах развевалось знамя малуанских корсаров, доблестное знамя - голубое, пересеченное белым крестом, где на червленом поле вольной части блистает серебряный шествующий горностай, - эмблема вечно девственного города.
В то время как "Большая Тифена" проходила мимо Старой Набережной, бриз заколыхал эти три флага и развернул их на солнце. Самый большой из них стяг, подымаемый в бою, - не избегнул, подобно фрегату, грубого прикосновения вражеского железа и свинца. Его флагдук обратился также в кружево - драгоценного плетения алансонское или английское кружево.
Невзирая на это, Жюльен Граве охал все пуще. Кавалер Даникан нетерпеливо схватил его за руку:
- Эй, приятель!.. На сегодня хватит слез!.. Посмотри-ка лучше на эту материю, что теребится там на корме. Я охотно куплю ее у вас, если ваш убыток вас разоряет! И отсчитаю вам чистоганом пятьдесят луидоров!
Не успел арматор ответить, как в толпе поднялось новое волнение. Фрегат, миновав Старую Набережную, начал подготовку к осушке и стал по очереди убирать остатки парусов. Между тем, голос капитана настолько ясно выделялся, что его можно было слышать и по ту сторону городской стены; к тому же, когда убрали контра-бизань, то отовсюду стали видны шканцы, с которых раздавалась команда.
Из уст в уста пронеслось одно имя, - имя этого капитана; его было слышно и было видно, но он оказался не тем, кого ожидали.
- Тома Трюбле! Тома Трюбле!..
Сразу же Жюльен Граве забыл и Даникана, и его пятьдесят луидоров и его флагдук. Вдруг онемев, нахмурив брови, он растолкал соседей и пробрался в первые ряды толпящегося народа:
- Да, - пробормотал он, воочию убедившись. - Да... командует Трюбле... Но... в таком случае...
Он не договорил. В корабельном списке, скрепляемом подписью арматора, и который он, Жюльен Граве, подписал несколько недель тому назад, Тома Трюбле не значился капитаном фрегата. Он даже не значился помощником...
Жюльен Граве вытер рукой вспотевший лоб и огляделся. Внезапная тишина наступила на Набережной. А в толпе женщин и детей, в смятении толпившихся у воды, как будто странная зыбь колебала спины и плечи. Прошла долгая минута - "Большая Тифена" успела только отдать свой большой якорь и распустить блинд. И вот раздался пронзительный крик, - первый крик вдовы, а за ним послышались отчаянные рыдания сирот...
Жюльен Граве поспешно протолкался назад, к кучке горожан и именитых лиц. Он сказал:
