Клод Фаррер - Корсар
Помощники палача расступились. Тома учтиво поклонился. И господин де Кюсси, бледный от волнения, схватил его закованные руки и сжал в своих.
- Увы! - сказал он, едва сдерживаясь, - отчего не поверили вы мне, когда я говорил вам...
Он не докончил. Но Тома во сто крат менее взволнованный, чем добрейший губернатор, сам договорил:
- Когда вы говорили мне, сударь, что я рискую головой? Пусть так! Но не печальтесь ни о чем: видно, не суждено мне было умереть смертью утопленника! Это не Уменьшает моей к вам благодарности, поверьте, сударь.
Тут подошел капеллан и протянул Тома медное распятие:
- Приложитесь, сын мой, и доверьтесь его милосердию. Он простит вам, если и вы простите вашим ближним.
- От всего сердца! - заявил Тома, смотревший на губернатора. - Я прощаю даже королю, хоть он и жестоко обманул меня.
Палачу показалось, что время чересчур затягивается. Он кашлянул.
- Прощайте, господа, - молвил Тома, заслышав этот кашель.
Но господин де Кюсси снова взял его за руки.
- Господь мне свидетель! - сказал он, не сдерживая больше слез. - Я сейчас испытываю больше горя, чем вы сожаления и страха!.. Капитан де л'Аньеле, скажите мне, не хотите ли вы... чего бы то ни было... перед смертью?.. Честное слово де Кюсси, я бы отдал правую руку, лишь бы исполнить ваше желание!
Тома пристально поглядел ему в глаза, затем медленно покачал головой.
- О да! - промолвил он. - Но то, чего я желаю...
Он снова решительно покачал головой.
- Что же это? - спросил удивленный губернатор.
- Видеть ее!..
Он проговорил это так тихо, что господин де Кюсси не положился на свой слух и переспросил:
- Что?
- Видеть ее! - повторил Тома, все так же тихо и почти униженно. Видеть ее, Хуану, мою милую... мать моего малыша...
Он узнал, что она тяжела.
- Клянусь спасением моим! - горячо воскликнул добрый губернатор, Только и всего? Вы ее увидите, беру это на себя! До тюрьмы ее не будет и пятисот шагов...
Он поспешил распорядиться. И один из ефрейторов, захватив с собой двух стрелков, побежал к указанной тюрьме.
Палач, между тем, ворчал на такую задержку. И Тома, слыша это, пожелал вернуть ему хорошее расположение духа, настолько собственное его сердце переполнено было истинным ликованием при мысли увидеть сейчас снова ту, с которой он уже считал себя разлученным вплоть до страшного суда. Поэтому, оборотившись к палачу, Тома, без дальних околичностей, отдался в его руки и велел ему приступить к подготовительным церемониям, как будто бы пробил уже последний час.
- Таким образом, - сказал он ему, смеясь, словно речь шла об изысканнейшей шутке, - вы сможете отправить меня на тот свет проворнейшим образом, как только я пять-шесть раз поцелую прелестную красотку, которую жду. И не бойтесь, что я замешкаюсь: как только она заплачет, с меня будет довольно!..
Так, он потребовал, чтобы ему надели на шею роковую петлю и прислонили к абордажным сеткам лестницу. Вслед за тем остановился вблизи, поджидая.
Но вот он встрепенулся, и, несмотря на удивительное свое мужество, смертельно побледнел: ефрейтор возвращался, и оба стрелка также. Но Хуаны с ними не было.
- В чем дело? - закричал Тома-Ягненок, невольно сделав шаг вперед, насколько позволяли ему его ножные кандалы.
Ефрейтор снял шляпу, ибо лицо осужденного сияло в эту минуту грозным величием.
- Особа, - пробормотал он, - не пожелала прийти. Она сказала...
Запыхавшись, он приостановился. Тома повторил столь же бледным, как и сам он, голосом.
- Сказала?
- Она сказала: "Передайте ему, что мне до него нет дела. Так как, если бы он тогда сражался, как мужчина, то не подох бы теперь, как собака!"
Тома, онемев, отступил к лесенке. Палач, находившийся в шести футах от него, знаком подозвал своих помощников. Потихоньку, перебирая руками, выбирали они слабину у талей.
Тома тогда несколько раз глотнул слюну. И ему удалось еще проговорить.
- Больше ничего, - прошептал он, - больше ничего она не сказала?
- Как же, - молвил ефрейтор, мявший в руках свою треуголку. - Как же!.. Она еще сказала...
- Сказала?
- Она сказала, что ребенок не от вас...
Без единого стона Тома-Ягненок вдруг склонился, поникая и сгибая тело под прямым углом, как это иной раз бывает со смертельно ранеными людьми. Но тотчас же разом выпрямился, задел плечами виселичную лестницу, обернулся, влез на три ступеньки и спрыгнул в пространство. Канат, заранее выбранный и натянутый, сразу сломал ему шею.
