Джон Данн - Знак черепа
Западный ветер постоянно крепчал, и волнение усиливалось. Волны начали заливать палубу со всех сторон и даже с гакаборта, перекатываясь через нее и злобно шипя. Вода, не успевая стекать по ватервейсам через шпигаты, билась о борта и клокотала на палубе, мокрые тиковые доски которой стали настолько предательски-скользкими, что юный Мадден, несмотря на свое упрямство, вынужден был оставаться в каюте и посылать за Сэмом Запевалой, чтобы скрашивать тоскливые часы безделья.
У штурвала Черный Майкл вдвоем с подручным выбивались из сил, не позволяя баркентине закинуть корму и стать боком к ветру. Огромные волны высотой с Вестминстерское аббатство гнались на нами по пятам, и «Золотую Надежду» спасала лишь их медлительная неповоротливость. В тот момент, когда зеленый рокочущий гребень уже загибал свои шипящие языки над головами рулевых, корма вдруг высоко взмывала кверху, и баркентина стремительно неслась под гору, убегая от своей гибели. Перелетая с волны на волну, «Золотая Надежда» черпала огромное количество воды то носом, то бортами, а отчаянный Майкл и не думал убирать паруса. Он выжимал из тупоносой баркентины всё, что она могла дать. Брам-стеньги50, несмотря на заведенные дополнительные растяжки, сгибало в дугу так, что на них страшно было смотреть.
— Теперь уж брамселей51 не убрать, даже если бы мы и захотели, — воспользовавшись секундной передышкой, прокричал мне на ухо Майкл. — Будем надеяться, что ветер сам не уберет их вместе с брам-стеньгами! Зато мы натянем нос той шхуне!
Я никогда не представлял себе ничего подобного: огромное красное солнце медленно встает над беснующимся океаном. Ветер гудит, словно тысяча волынщиков, гоня перед собой громадные перекатывающиеся валы, покрытые шипящей белой пеной, по которым судно скользит, как на салазках, то проваливаясь в глубокие пропасти между ними, то медленно взбираясь на их пологие склоны. Иногда море расступалось под кормовым срезом, словно раскрывая беззубую пасть, чтобы ухватить за хвост ускользающую жертву, и тогда испуганная «Золотая Надежда» дико шарахалась в сторону, не слушаясь руля, как необъезженная кобылица, пытающаяся освободиться от узды.
Наконец мы достигли крайнего южного пункта нашего маршрута и круто повернули на восток. Сверкающий океан был окрашен в густой темно-синий цвет, и невесть откуда берущийся ветер гнал баркентину, словно пушинку, по гигантским склонам огромных водяных холмов, между которыми суетливо и беспорядочно толклись мелкие волны. Судно плясало среди них, как пробка под мельничным колесом, и достигало временами фантастической скорости. Однажды мы прошли за сутки целых триста семь миль!
Мы проскользнули мимо мыса Агульяш вдоль верхней границы «ревущих сороковых», и я спросил у Майкла совета относительно поворота на север. Этим я, конечно, довольно близко намекал на цель нашего путешествия, но он не обратил на это внимания и лишь порекомендовал спуститься по дуге до пятидесятого градуса восточной долготы и отсюда обогнуть Мадагаскар с востока, вместо того чтобы попытаться пройти Мозамбикским проливом.
— Видите ли, сэр, — сказал он, — сейчас мы имеем благоприятный ветер. В проливе же нас ждут противное течение и неустойчивые бризы. Если нам повезет, то выше тридцатого градуса южной широты мы сумеем снова поймать пассат и оттуда полетим на север, как на крыльях. Наша красотка нуждается в попутном ветре и во всех своих верхних и нижних юбчонках и фартучках, чтобы показать, на что способна!
На следующее утро погода начала постепенно меняться. Небо нахмурилось и повисло тяжелым свинцовым пологом, опустившимся чуть ли не до верхушек мачт «Золотой Надежды». Густо-синий сапфировый цвет воды потускнел, сменившись бледно-голубым, который затем перешел в мертвенно-серый с зеленоватым отливом. Длинные океанские валы скорее ощущались по движениям палубы, чем охватывались взглядом, и мелкие волны, зарождавшиеся в ложбинах между ними, сглаживались под напором ветра. Вода сделалась тяжелой и маслянистой, покрывавшая ее обильная пена стала более плотной и неприятной, и брызги ее, казалось, обжигали кожу. Сила и мощь исполинских водяных гор подавляли и приводили в изумление. По мере того как они вздымались ввысь, налетал ветер и срывал с них тучи мелкой водяной пыли, туманной пеленой носившейся в воздухе.
Дневной свет понемногу тускнел и исчезал. Ветер свистел в такелаже и гудел в туго натянутой парусине, словно непрерывно колотил в огромный барабан. В воздухе стоял непрерывный стон, слышимый не только ухом, но и ощущаемый чисто физически. Люди собирались повсюду отдельными группами и замирали, встревоженно прислушиваясь; самые отчаянные и беззаботные из них умолкали и становились серьезными. К полудню ртутный столбик в барометре опустился на двадцать пять делений и продолжал падать.
Звуки, наполнявшие воду и воздух, слились в единое мощное басовитое гудение, и море превратилось в кипящий круговорот белой пены с отдельными черными пятнами, отмечавшими бездонные пропасти между волнами. В унисон этому чудовищному гулу раздавалось яростное шипение воздуха, вырывавшегося из мириадов лопающихся пузырьков. Несмотря на столь устрашающий вид, океан казался неповоротливым и сонным, хоть мы и неслись по нему с невероятной скоростью.
Мы держали всего лишь несколько квадратных ярдов парусины на верхних реях, и ту во мгновение ока разорвало на длинные полосы, которые развевались под ветром, словно растрепанные волосы неопрятной старухи. Ветру, казалось, было невозможно противостоять; воздух приобрел плотность твердого тела. Это было нечто более серьезное, чем обычная буря, пусть даже самая неистовая. Громоподобный голос Майкла прозвучал у самого моего уха, прикрытого ладонью, но слова отнесло в сторону, и я ничего не расслышал, лишь понял по движению его губ:
— Ураган! — вот что он пытался сказать мне.
А барометр все падал.
Мы только по часам смогли определить, когда наступил вечер. Не было ни солнца, ни заката, только темнота еще более сгустилась. Длинные ленты разодранных парусов, болтаясь на реях, хлопали, точно мушкетные выстрелы. Шпигаты забило обрывками перепутанных снастей и такелажа. Мы шли с огромной скоростью, однако набегавшие волны частенько настигали нас и обрушивались на палубу с кормы. Теперь нас несло прямо на юг; ветер менял направление с юго-восточного на южное и на юго-западное. Баркентина, зарываясь в волну, черпала носом тонны кипящей пены, состоящей наполовину из воды, наполовину из воздуха, которая заливала фордек52 и мощными струями вырывалась из портов. Две из наших шлюпок, сорванные со своих мест, разбились в щепки.
