Борис Романов - Капитанские повести
Вольтер Иванович расстегнул пуговицы.
Капитан глянул по курсу:
— Что видим, Жмуров?
— Американский сторожевик.
— Еще? Костя молчал.
— Ну?
— ?
— Плавающий предмет слева десять. Сколько до него?
— Три кабельтова.
— Что плавает?
Костя посмотрел в бинокль и, помедлив, ответил:
— Яркое что-то, не пойму.
— Спасательный жилет. Так?
Костя уважительно посмотрел на капитана: тот все рассмотрел без бинокля.
— Если тебя смотреть поставили, так ты смотреть должен. Понял?
— Ясно, товарищ капитан.
Оранжевый надувной жилет, скользя по воде и покачиваясь, проплыл мимо. Старпом, вышедший на крыло мостика, долго провожал его глазами. Спасательный жилет в море был символом аварии, но его тугие влажные бока из яркой резины напоминали что-то смутно-детское: спасательные круги, которые папы надували на спор — у кого упруже? — ярких крокодилов и черепах и прогибающиеся на волне надувные, в рост человека, ракеты. Старпом и познакомился-то со своей Лилей среди великого множества таких звонких и мягких ребячьих плавсредств, веселых и загорелых женщин, мужчин и ребятишек, облепивших пестрой полосой черноморские берега от устья Дуная до Батуми. Почему же не сохранилась та веселая простота их отношений до последнего вечера в комнате с окнами, залепленными снегом? Может быть, потому, что их первые разлуки были овеяны всего лишь грустью, легкой, как дымка над пляжами?..
— Ну, этому все обнюхать надо.
Петр Сергеевич смотрел на американский сторожевик. Американец выкатился из кильватера «Балхаша» и застопорил ход. Старпом взял бинокль. Было видно, как на баке сторожевика суетились люди, перегибались через фальшборт. Потом по серому его борту мелькнуло оранжевое пятно.
— Жилет выловили, — доложил старпом.
Сторожевик выкинул шапку синеватого дыма и, увеличив ход, стал ложиться в кильватер «Балхашу», сокращая расстояние до прежней полумили.
Служба на сторожевике, видимо, была поставлена неплохо.
Капитан думал. Крупные его губы были по-детски открыты.
— Звучит, — наконец решил он. — Александр Кирсаныч, поставь с обеда двух вахтенных на мостике.
— Хорошо. — Старпом пошел объявить побудку.
— Мероприятие бы какое общее надо провести, Петр Сергеевич, чтобы люди себя в коллективе почувствовали, — выждав, заговорил Вольтер Иванович, — по войне знаю.
— Какое?
— Нужно что-нибудь коллективное придумать, работу для всего коллектива.
— Слышь, старпом, что Вольтер Иванович предлагает?
— Судно покрасить надо. Вот аврал бы организовать!
— С музыкой, — радостно вставил, не оборачиваясь, Костя Жмуров.
— Звучит. С утра и начнем. Позови-ка стармеха на мостик.
6
Хорошо утром на судне!
Артельщик тащит на камбуз продовольствие, из овощных кладовых тянет кисловатым, таким сельским, запахом соленых огурцов; в столовой, где еще светят плафоны и уже бегают солнечные блики от волн, моряки утренней вахты налегают на хлеб с маслом и кофе; юнга Шурочка Содова взбивает мыльную пену на линолеуме коридоров; динамик в опустевшей курилке, похрапывая, выдает в плотную синеву последние известия из Москвы, записанные на магнитофон двое суток назад; боцман Иван Николаевич на юте отчитывает какого-то моряка: матрос ты или кто? — а шлюпки на кормовом ботдеке поблескивают на солнце, неизменно напоминая старпому белыми своими бортами эмалированные тележки мороженщиц.
Утро начиналось как обычно…
В 08.00 старпом сдал вахту третьему штурману Алексею Петровичу Занадворову. Алексей Петрович родом был из кубанских казаков, имел холеные усы, а все головные уборы на его голове сидели с обязательным лихим креном.
Вот и сейчас он пришел на мостик в белом чехле, заломленном на правое ухо.
— Как спалось?
— Душновато. С утра соленый душик принял.
— Вот обсервация на пять двенадцать по звездам. Вот место на восемь ноль-ноль. Остальное без перемен: слева солнце, по курсу — Куба, сзади — сторожевик, а справа, сам понимаешь, Соединенные Штаты.
— Что, уже манхэттенская реклама была видна? — улыбаясь, спросил Алексей Петрович.
— Даже шикарные девочки в кадиллаках! Жаль, они ваших усов не видели.
— Ну, тогда бы совсем на Кубу не попасть, силком бы в Америку утащили… Какие ЦУ от капитана?
— Все то же: идти как шли, события фиксировать в соответствующих документах, на провокации не отвечать. Часам к десяти опять «Нептун» пожалует.
— Дальше в лес — больше дров, скоро еще чаще наведываться будут.
— Прошу убедиться, что мир на месте, и я пойду командовать авралом. Полную покраску надстроек будем делать.
Синий океан все так же легко, не раскачивая судна, колыхался до горизонта.
Зеленовато-желтые ленты саргассовых водорослей проплывали вдоль бортов.
Мир был на месте, и он был прекрасен.
— Н-да, сейчас бы животом кверху на пляже поваляться, — смачно потягиваясь, заметил третий штурман.
За старпомовской спиной кашлянули. Боцман, появившийся в проеме двери, доложил:
— Краску приготовили, кисти тоже.
— Э, боцман, я в штурманской не рассмотрел вас, что с вами случилось?
Щеки Ивана Николаевича усохли, глаза мутно поблескивали из черноты под бровями, а седые волосы, обычно аккуратно уложенные через лысину, жалкими клочками топорщились по сторонам. Снятую кепку боцман крутил в руках, наружной ее стороной, по привычке, обтирая проолифленные руки.
— Заболели, что ль, Иван Николаевич? Так идите отдыхать, я посмотрю за покраской.
— Да нет, куда же я пойду, спал вот совсем плохо. Я думаю, надстройки белым сурмином красить будем, ложится хорошо и сохнет быстро.
— Обязательно, боцман. И палубы кой-где подкрасим. И знаете что еще? Нужно марку на трубе подновить и серп с молотом.
Боцман помялся.
— Что, нечем, что ли?
— Да есть у меня подходящие эмали, только я их на Доску почета в ленуголок берег.
— Доска обождет, пусть лучше империалисты на нашу марку полюбуются, Иван Николаич!
— Быка, значит, дразнить? — боцман чуть повеселел.
В рубке появился моторист Юра Новиков и, шутливо вытянувшись, отрапортовал:
— Товарищ боцман, моторист Новиков на должность негра прибыл. И другие ждут-с! Жаждем круглое катать, плоское тащить.
— Все бы скалился! Матрос ты или кто? Ну ладно, пойдем, ужо-ка я тебя уважу!
— Ну все, Юрка, влип! — засмеялся матрос Лева Крушицкий, худенький, со смышленым, как у лисички, лицом.