Алистер Маклин - Остров Медвежий
— Даже после того, как он снял несколько картин, не принесших барыша?
Глупо, во всяком случае подозрительно все это.
— В киноиндустрии, мистер Смит, глупых и подозрительных людей пруд пруди.
В действительности я не знал, так это или нет, но, судя по компании, подобравшейся на борту судна, подобный вывод напрашивался сам собой.
— А может быть, он нашел такой вариант, который разом решит его проблемы?
— Вы имеете в виду сценарий? В ваших словах есть смысл. Но только сам мистер Джерран сможет рассеять ваши сомнения. Кроме Хейсмана, автора сценария, один Джерран читал его.
Дело было совсем не в том, что мостик расположен выше палубы. Спускаясь по трапу по правому, подветренному, борту, я убедился, что шторм действительно разыгрался не на шутку. На себе ощутив, насколько крепок и студен ветер, я обеими руками держался за поручни. Амплитуда качки составляла градусов пятьдесят — ощущение не из приятных; правда, однажды мне довелось попасть в шторм на борту крейсера, мачты которого описывали дугу в сто градусов, и все же корабль уцелел.
В самую непроглядную ночь на море не бывает абсолютно темно; даже если линию, разделяющую море и небо, нельзя четко провести, вы все-таки знаете: море более темное. В ту ночь видимость была не больше двух миль из-за нависшего над морем морозного тумана — явление обыкновенное для Норвегии, где воздух, спускающийся с ледников, соприкасается с теплыми водами фьордов, или, как было на сей раз, когда теплый ветер, дующий с Атлантики, поступает в полярные области. Единственное, что я смог разглядеть, — это белые гребни, срываемые ветром, и волны, которые перехлестывали через бак траулера и с шипением срывались в море. В такую ночь хорошо сидеть, надев шлепанцы, у камина.
Повернувшись к двери, я наткнулся на какую-то фигуру, стоявшую под трапом и державшуюся за ступеньки, чтобы не упасть. Лица не было видно, но по соломенным волосам я узнал Мэри. Это была Мэри Стюарт, или дорогая Мэри.
Я назвал ее так, чтобы не путать с другой Мэри, служившей помрежем у Джеррана, которую окрестили «маленькая», Мэри Дарлинг. Хотя первую Мэри звали Мэри Стюарт, настоящее ее имя было Илона Вишневецкая. Рассудив, что с таким именем известности в мире кино не добиться, она почему-то выбрала себе шотландскую фамилию.
— Дорогая Мэри, — произнес я, коснувшись ее щеки (нам, докторам, позволено). — Что вы тут делаете в столь поздний час и в такую стужу?
Щека у нее была холодна как лед.
— Ваше пристрастие к свежему воздуху переходит границы разумного.
Войдите в помещение, — продолжал я, взяв ее за руку, и ничуть не удивился тому, что она дрожит как осиновый лист.
Дверь вела в пассажирский салон — довольно узкое помещение во всю ширину судна. В дальнем его конце был расположен встроенный бар, где за металлическими застекленными дверцами хранились запасы спиртного. Дверцы были неизменно заперты, а ключ лежал в кармане у Отто Джеррана.
— Не надо тащить меня, доктор, — спокойно произнесла своим высоким голосом Мэри Стюарт. -Я и сама умею ходить.
— Почему вы вышли на палубу? Это опасно.
— Неужели врачу так трудно поставить диагноз? — отозвалась она, потрогав пуговицу черного кожаного пальто. Я понял, что дикие прыжки «Морнинг роуз» не прошли для Мэри даром.
Мэри откинула назад спутанные ветром волосы. Лицо ее было бледно, под карими глазами появились синяки. Скуластые, характерные для славян щеки придавали девушке особую прелесть. Она была латышка, и в ее внешности было много славянского. Внешность, ядовито замечали некоторые из коллег Мэри Стюарт, была единственным ее достоинством. Две последние (и единственные) картины с ее участием, по слухам, провалились с треском. Она была молчалива, холодна и высокомерна, за что я один из всех любил ее.
— Врач не застрахован от ошибок. Во всяком случае, здешний, — ответил я, силясь придать своему лицу «докторское» выражение. — Зачем понадобилось вам забираться на этой развалине в столь гиблые места?
— У меня личные проблемы, — проронила она, помолчав.
— Профессия врача связана с разрешением личных проблем. Как ваша мигрень? Как ваша язва? Как ваш бурсит?
— Мне нужны деньги.
— Всем нужны деньги, — улыбнулся я. Не встретив ответной улыбки, я оставил Мэри одну и направился на главную палубу.
По обе стороны коридора располагались пассажирские каюты. До переоборудования траулера в этой части корпуса находились трюмы. Хотя корпус был обработан горячим паром, подвергнут фумигации и дезинфекции, тут стоял неистребимый запах ворвани. И в обычных-то обстоятельствах атмосфера была в достаточной степени тошнотворной, при подобной же качке на скорое исцеление от морской болезни нечего было и рассчитывать. Постучавшись в дверь первой каюты по правому борту, я вошел.
Лежавший на койке Иоганн Хейсман являл собой подобие утомленного воина или даже средневекового епископа, позирующего перед ваятелем, высекающим из камня статую, которая в свое время украсит епископский саркофаг. Но, несмотря на острый восковой нос и почти прозрачные веки, господин этот был полон жизни: не затем отсидел он двадцать лет в восточносибирском лагере, чтобы загнуться от морской болезни.
— Как вы себя чувствуете, мистер Хейсман?
— О Господи! — Он открыл глаза, не глядя на меня, затем закрыл их снова. — Как еще должен я себя чувствовать!
— Прошу прощения. Но мистер Джерран беспокоится...
— Отто Джерран сумасшедший! — Я не воспринял это восклицание как признак внезапного улучшения самочувствия Хейсмана, но в голосе его появилась новая энергия. — Придурок! Лунатик!
Втайне признавая, что он недалек от истины, я воздержался от комментариев. Отто Джерран и Иоганн Хейсман слишком долго дружили, чтобы кто-то мог вмешиваться в их отношения. Как мне удалось установить, лет сорок назад они вместе учились в гимназии в каком-то придунайском городке и в период аншлюса в 1938 году были совладельцами процветающей киностудии в Вене. Именно в тот период оба неожиданно расстались. Пути их разошлись.
Чутье привело Джеррана в Голливуд. Что касается Хейсмана, тот поехал в противоположном направлении и, к изумлению знакомых, в течение четверти века полагавших, что его нет в живых, — вернулся. Дружба их с Джерраном возобновилась. По общему мнению, Джеррану были известны причины столь длительного отсутствия Хейсмана, сам же Хейсман о своем прошлом не распространялся. Всем было известно, что еще до войны Хейсман написал шесть сценариев, что именно ему принадлежит идея отправиться в Арктику и что Джерран сделал его полноправным членом правления кинокомпании «Олимпиус продакшнз». Этим-то и объяснялась моя осторожность.
