Джеймс Купер - Красный корсар
Так как Сципион не мог оспаривать этих положений, то благоразумно молчал. Он ограничился тем, что с довольным видом покачал головою, от чистого сердца наслаждаясь своим триумфом.
— Да, да, — ворчал белый, принимая первоначальную позу и скрестив руки, которыми он было замахнулся, чтобы придать больше веса свой угрозе, — опытный матрос, проехавший два мыса, может быть в чистом проигрыше, давая урок такому животному, как ты. Я спрошу тебя, Сципион, так как под этим именем ты записан в корабельной книге, пришел ли этот корабль за делом или нет? Если нет — я молчу; если же за делом, то ему было бы гораздо удобнее расположиться в порту. Так? Теперь, если ты можешь что-либо возразить, я готов тебя выслушать, как разумный человек.
— Ветру стоит только подуть с той стороны, — возразил негр, указывая рукой на северо-запад, — и корабль пойдет в море быстро-быстро.
— Черный прав! — воскликнул молодой человек, который, повидимому, слышал спор, хотя казался погруженным в свои мысли. — Капитан невольничьего корабля остался во внешнем бассейне, зная, что в это время года почти всегда дует западный ветер. А теперь скажите мне, друзья, имеет ли он якорь под килем, или держится на простом канате?
— Они бросили буксирный якорь и оставили все остальные на своих местах, — сказал негр, глядя черными глазами на корабль с видом знатока и продолжая играть раковинками, — они все подстроили так, чтобы быть в состоянии поплыть скоро-скоро, когда захотят.
— Да, Сципион, ты прав, он стоит на буксирном якоре и держится наготове, чтобы поднять паруса при первом порыве ветра. Быстрее, чем в десять минут, корабль может быть вне выстрелов батареи, если только подует ветер.
— Вы кажетесь превосходным судьей в подобных вещах, — произнес сзади чей-то голос.
Молодой человек быстро обернулся и только тут заметил вновь пришедших. Но удивился не он один. Болтливый портной был так занят подслушиванием двух собеседников, что совершенно не заметил приближения человека, тоже не известного ему.
Этот человек имел тридцать-сорок лет. Его лицо и костюм были способны еще больше подстрекнуть любопытство Гомспэна. Фигура незнакомца, немного выше среднего роста, обнаруживала, несмотря на гибкость, большую силу. Его кожа имела женственную белизну, но этуженственность нарушали красные морщины в нижней части лица, у носа. Благодаря им еще резче выделялись контуры его прекрасного орлиного носа. Белокурые волосы падали на виски обильными красивыми локонами. Рот и подбородок отличались правильностью и красотою; но в первом таилось выражение какого-то презрения, а то и другое вместе довольно ясно обнаруживали чувственность. Взгляд его голубых глаз был мягок, выразителен, но временами казался блуждающим. Высокая конусообразная шляпа, одетая несколько набекрень, придавала ему залихватский вид. Бледно-зеленый сюртук, кожаные штаны и высокие сапоги со шпорами дополняли наружность незнакомца. В руках его была маленькая тросточка, которой он помахивал в воздухе. Незнакомец, повидимому, не обращал ни малейшего внимания на удивление, вызванное его внезапным появлением.
— Я говорю, сударь, что вы кажетесь прекрасным судьею в такого рода вещах, — повторил он, выдержав холодный и суровый взгляд молодого моряка. — Вы говорите, как человек, сознающий за собою право высказывать свое мнение.
— Разве вы находите необыкновеным, что человек обладает некоторым знанием той профессии, которою он занимался всю жизнь?
— Гм! Я нахожу довольно необыкновенным, что употребляют громкое название профессии для обозначения ремесла, которое я мог бы назвать чисто механическим. Мы, люди закона, не могли бы выразиться иначе.
— Ну! Называйте это ремеслом, пусть будет так, — моряки не любят иметь ничего общего с подобными вам учеными, — возразил молодой человек, поворачиваясь к нему спиной с презрением, которого он, повидимому, и не старался скрывать.
— Вот малый с головою! — быстро и с многозначительной улыбкой прошептал его собеседник. — Друг, не будем спорить о выражениях. Я сознаюсь в своем полном невежестве относительно морского дела и охотно взял бы несколько уроков у вас, так хорошо изучившего эту профессию. Мне кажется, вы говорили о том, как бросил якорь этот корабль. Я, как уже сказал, всего лишь скромный адвокат, посланный в эти края с особым поручением.
— Нет никакого сомнения, что вы скоро достигнете высоких постов, — возразил молодой человек, — если только вам не придется быть преждевременно…
Не окончив фразы, он закусил губы, высоко поднял голову и стал прогуливаться взад и вперед по набережной в сопровождении обоих матросов. Иностранец в зеленом сюртуке спокойно следил за ними глазами, повидимому, даже с некоторым удовольствием и, казалось, обдумывал свой образ действий, как человек, старающийся завязать разговор.
— Повешенным! — сказал он, наконец, сквозь зубы. — Довольно странно, что этот молодой негодяй осмеливается предсказывать мне подобное возвышение!
Он готовился уже последовать за моряками, как вдруг чья-то рука довольно фамильярно опустилась на его плечо, и он должен был остановиться. Это был портной.
— Одно только слово шепнуть вам, — произнес портной, делая выразительный жест рукою, чтобы показать, насколько важно его сообщение, — одно только слово, сударь, так как вы состоите на особой службе короля. Сосед Пардон, — прибавил он, обращаясь к крестьянину с важным и покровительственным видом, — солнце заходит, и я боюсь, что вы слишком поздно вернетесь домой. Девушка отдаст вам ваше платье; никому не говорите, что видели и слышали. Прощайте, мой мальчик! Мой привет отцу, этому мужественному фермеру; не забудьте также добродетельную хозяйку — вашу матушку. До свиданья, мой достойный друг, до свиданья! Будьте здоровы!
Гомспэн отослал таким образом своего изумленного спутника и, проводив крестьянина глазами до конца набережной, обернулся к незнакомцу. Тот попрежнему оставался на месте, с невозмутимым хладнокровием ожидая, когда портной снова обратится к нему. Одним быстрым взглядом незнакомец, казалось, понял, с кем имел дело.
— Вы говорите, сударь, что вы один из слуг, короля? — спросил Гомспэн.
— Я могу сказать больше, сударь: я его близкое, доверенное лицо.
— Так я имею честь говорить с близким, доверенным лицом короля? Это счастье трогает меня до глубины души, — ответил Гомспэн, кланяясь почти до земли. — Я счастлив, я весьма горжусь и не сомневаюсь, высокочтимый сэр, что нахожусь перед особой, которая не преминет довести до сведения короля о моих слабых усилиях.
— Говорите свободно, — прервал его со снисходительностью принца собеседник, — говорите без стеснений, как это мы всегда делаем при дворе.
— Как вы добры! Сэр, великое доказательство милости вашей благородной особы ко мне, это — желание выслушать меня! Видите ли вы этот большой корабль, там, в наружном бассейне этого честного морского порта?
— Я вижу его. Он, кажется, служит предметом общего внимания достойных обывателей этого места?
— Ну! Вы, сударь, оказываете слишком много чести проницательности моих соотечественников. Вот уже несколько дней, как этот корабль стоит на том месте, где все его видели, и ни одна живая душа, исключая меня, не произнесла ни одного звука насчет его подозрительного вида.
— В самом деле? — сказал иностранец, играя концом хлыстика и устремив пытливый взгляд на портного, который принял важный вид от сознания серьезности своего секрета. — А каковы могут быть ваши подозрения?
— Выслушайте меня, сэр, я, может-быть, неправ, и пусть тогда простится мне моя ошибка, но вот что пришло мне на ум по этому поводу. Этот корабль слывет среди добрых обывателей Ньюпорта за невольничье судно, и все матросы чудесно приняты в тавернах и в лавках. Но не думайте, пожалуйста, что из моих рук вышли когда-нибудь жилет или панталоны для этих людей. Нет, нет! Они имеют дело с молодым портным Тэпом, который привлекает к себе клиентов, рассказывая всякие ужасы о знающих ремесло лучше него. Нет, заметьте, что я не делал ничего даже для последнего их юнги……
— Вы счастливы, что не имеете ничего общего с этими негодяями, — отвечал иностранец;- но вы забыли объяснить мне особое дело, которое я должен доложить, по вашим словам, королю.
— Сейчас я дойду до самого важного пункта. Вы должны узнать, достойный и почтенный сэр, что я человек, много видавший и много перенесший на службе короля. Я пережил пять долгих и кровопролитных войн, не считая других приключений и испытаний, которые перенес терпеливо и молча.
— Обо всех этих заслугах будет доведено до королевского слуха. Но теперь, мой достойный друг, облегчите вашу душу и сообщите откровенно ваши подозрения.
— Благодарю вас, высокочтимый сэр; я никогда не забуду вашей доброты ко мне. Узнайте же, уважаемый джентльмен, что вчера в этот самый час я сидел за своим верстаком и думал. Я думал о своем соседе Тэпе и о том, какими способами он отбил у меня моих законных клиентов, как вдруг у меня возникла мысль: если бы эти моряки были честные и добросовестные работорговцы, разве они оставили бы без внимания бедного человека, имеющего многочисленное семейство, и стали бы бросать под нос злому болтуну свое золото, приобретенное законным путем? Я тотчас ответил себе, — да, сударь, я не замедлил дать себе ответ, — и я сказал: нет! Тогда я напрямик обратился к себе со следующим вопросом: если они не работорговцы, кто же они? Вопрос, который легче задать, чем на него ответить, с чем согласился бы и сам король в своей королевской мудрости. Я отвечаю на это: если корабль не честное невольничье судно, не обыкновенный крейсер его величества, то ясно, как день, что это ни больше, ни меньше, как корабль этого подлого пирата, Красного Корсара!
