Джеймс Купер - Мерседес из Кастилии
— А вот взгляните на наших друзей Санчо и Пэпэ; эти совершенно иначе относятся к счастливому моменту! — сказал дон Луи. — Пэпэ рвет цветы, растущие на этом берегу, а Санчо сохраняет полнейшее хладнокровие, как-будто он век свой не расставался с этим островом.
— Как, Санчо, неужели эта земля не производит на тебя никакого впечатления? — спросил его адмирал.
— Это не первый остров, сеньор адмирал, на который мне приходится ступать, а эти голые люди, стоящие там, — не первые люди, которых мне приходилось видеть не носящими красного мундира.
— Но разве тебя не радует успех нашего предприятия? Вот мы теперь стоим на краю Азии и пришли сюда, идя все время на запад!
— Это и я могу подтвердить, что мы все время неуклонно шли на запад; ведь руль-то большую часть времени был в моих руках. Но неужели мы в самом деле ушли так далеко, что находимся теперь по другую сторону земли и стоим ногами к ногам испанцев, оставшихся на родине?
— Нет, Санчо, даже самое царство Великого Хана будет лежать не так, как ты себе это сейчас представляешь!
— Ну, так скажем, что мы теперь стоим перпендикулярно к ногам испанцев, и я хотел бы знать, каким образом мы не валимся, а стоим твердо на ногах, совершенно так же и даже, пожалуй, лучше, чем в Испании, потому что здесь нет доброго испанского хереса!
— Мы с тобой не падаем потому, что нас здесь, как и в Испании, удерживает притяжение земли и давление атмосферы! Они же не дают и судам нашим упасть, не дают и морю вылиться, как бы вылилась вода из опрокинутой чашки. Это силы природы, о которых большинству из вас ничего не известно.
Когда Колумб отошел, дон Луи последовал примеру Пэпэ и также принялся собирать цветы.
Колумб провел на этом острове[40] лишь очень короткое время; он назвал его Сан-Сальвадор. Но как это ни странно, до сих пор еще не выяснен вопрос, какой это именно был остров. Многие компетентные лица полагают, что то был так называемый в настоящее время Кошачий остров; другие же утверждают, что Колумб впервые высадился на остров Турки, что отчасти можно объяснить как самым положением острова, так и тем обстоятельством, что он отсюда пошел на Кубу. Моноз же думает, что это был остров Уатлинг, лежащий западнее острова Кошки, на расстоянии четырех часов пути. Хотя последний остров и лежит на пути, по которому следовал Колумб, но описание мореплавателя не отвечает этому острову, и потому надо полагать, что он миновал его, не заметив его, вероятно, ночью; полагают, что именно на нем Колумб видел свет в ночь накануне своей высадки.
Двадцать восьмого октября Колумб прибыл на Кубу[41], побывав предварительно на многих других островах. По рассказам очевидцев, он принимал Кубу за Сипанго, но когда он подошел к ней, то подумал, что открыл материк, и в продолжение целого месяца шел вдоль ее берегов: сначала — вдоль северо-западного, а потом — вдоль юго-восточного. Вскоре красоты природы и новизна страны потеряли для мореплавателей свою прелесть; они уже успели к ним привыкнуть, и в них заговорило чувство жадности. Первый из всех поддался этому инстинкту Мартин-Алонзо Пинсон. Кое-какие пререкания уже и раньше возникали между ним и адмиралом, еще прежде, чем они увидели землю, а затем каждый день приносил с собой какую-нибудь новую причину взаимного охлаждения.
Все спутники Колумба думали, что находятся если не в самом царстве Великого Хана, то, во всяком случае, близ границ этого царства. Почти никто не думал теперь об Испании, и все со дня на день ожидали новых благ и новых чудес; хотя до этого времени они никаких особенных сокровищ не видели, тем не менее, надежда на них не покидала их. Наконец, двоих послали внутрь страны, пока Колумб распорядился переконопатить заново свои суда; по истечении нескольких дней Луи во главе целого маленького отряда вооруженных людей вышел навстречу посланным. Их встретили в одном дне пути от места стоянки судов. Они возвращались в сопровождении десятка или двух туземцев, последовавших за ними из любопытства.
Встретившись, все расположились на отдых, и Санчо, который не боялся ничего ни на суше, ни на море, вздумал заглянуть в близлежащую деревню. Здесь он ласковыми взглядами, жестами и улыбками постарался расположить к себе население и придать себе как можно больше важности. Добродушные люди вздумали выказать ему чем-нибудь свое расположение. Один из них подошел к нему и предложил несколько сухих, довольно больших листьев темно-коричневого цвета с таким торжественным видом, будто он предлагал ему какие-нибудь превосходные консервы или отменное печенье. Санчо, конечно, предпочел бы дублон подобному подарку, тем не менее, собирался принять его с видимой благодарностью, когда несколько туземцев с почтительной торжественностью, указав ему на эти листья, произнесли слово «табак», после чего тот, который держал в руке эти листья, повторив то же самое слово, принялся ловко и проворно сворачивать их в трубочку. Когда она была готова, то ее поднесли с таким же торжеством Санчо. Тот, повертев ее в пальцах, положил в карман.
Это вызвало всеобщее удивление и негодование у присутствующих; после короткого совещания один из них, свернув таким же образом несколько совершенно таких же листьев, сунул этот сверточек одним концом в рот, а другой конец зажег и принялся пускать в воздух облака легкого душистого дыма с видимым наслаждением. Тогда и Санчо последовал его примеру, но с ним приключилось то, что случается вообще со всеми новичками-курильщиками: он вернулся к своим, качаясь, как пьяный, бледный, как курильщик опиума, и мучимый нестерпимой тошнотой.
Этот маленький эпизод можно было бы назвать введением в употребление американской травы, ставшей впоследствии популярной среди всего цивилизованного мира. Испанцы по ошибке присвоили название «табак» самому растению, хотя этим словом туземцы обозначали свернутые сушеные листья, то-есть сигару.
Ко времени возвращения посланных ремонт судов был закончен, и Колумб отправился дальше вдоль северного берега Кубы по направлению к западу. Но тут ему пришлось бороться с ветрами, и он решил переждать их в одном из ближайших портов, который назвал Пуэрто дель-Принсипе.
Зайдя в этот порт, он подал сигнал остальным двум судам, бывшим немного впереди него, вернуться и присоединиться к нему, и так как начинало темнеть, то на мачтах зажгли огни, чтобы Мартин-Алонзо мог видеть, где находится адмиральское судно, и мог подойти к нему. Однако, когда на рассвете Колумб вышел на ют и окинул взглядом море, он увидел «Ниннью» у себя под ветром, а «Пинты» не было видно нигде.
— Видел кто-нибудь «Пинту»? — спросил он стоявшего у руля Санчо.
