Виктор Устьянцев - Синий ветер
— Брось. Не видишь, человек с материка. Барахла много?
— Чемодан и радужные надежды.
— Чемодан волоки к самолету. Борт двадцать два четырнадцать. А радужные надежды отправь маме по почте.
— Вот спасибо!
— Торопись, кореш, через пятнадцать минут вылетаем.
Олег помчался в камеру хранения. Там стояла длинная очередь, все за получением багажа. Его обругали, но пропустили вперед. Пока он рыскал по аэродрому в поисках борта двадцать два четырнадцать, прошло еще минут десять. Наконец он увидел самолет уже на рулежке. Его опять обругали, но втащили в люк с чемоданом.
3
Сверху, с высоты пятисот метров, бухта была похожа на огромную воронку с помятыми боками и длинным соском, из которого серо-голубой извилистой струйкой вытекала река со странным названием Игрушка. Ее именем и был назван поселок — Игрушечный. С самолета он, и верно, казался игрушечным: маленькие квадратики домов, точно ракушки, густо облепили днище и сосок воронки. Только левый ее край был сильно измят, разворочен, будто изъеден ржавчиной. Сюда от поселка сбегалась серая стружка дорог. Олег догадался, что это и есть стройка.
Он прошел к кабине пилотов и попросил Михеича сделать над бухтой круг. Тот кивнул и заложил такой крутой вираж, что Олег не удержался на ногах и свалился прямо на бортрадиста Жору.
— Во дает! — восторженно сказал радист. — Держись, кореш, за палубу!
Олег погрозил ему кулаком и прильнул к иллюминатору.
Океан еще не замерз, только у берегов белела тонкая полоска ледового припая. С моря бухту прикрывал остров с длинными песчаными косами, он так и назывался — Косистый. Справа и слева от него были почти одинаковые проходы в бухту. Судя по всему, корабли пользовались только левым — западным — проливом: на обоих берегах его виднелись створные навигационные знаки. Вероятно, этот пролив более глубоководен и к тому же расположен ближе к строительной площадке.
Самолет прошел совсем низко, но Олег не успел как следует рассмотреть площадку. Заметил только, что в разодранной пасти котлована копошатся экскаваторы, бульдозеры, самосвалы. Потом под крылом мелькнула узкая лента дороги, черный, как жук, КРАЗ потащил за собой серое облако пыли — должно быть, вез цемент…
— Идем на посадку, пристегнитесь, — сказал Жора.
…Высадив Борисова, ярко-оранжевый Ан снова поднялся в воздух и улетел к океану.
На краю поля стоял на ржавых железных бочках деревянный домик, возле него на длинном шесте мотался из стороны в сторону туго надутый клетчатый «чулок» — не поймешь, откуда ветер. Олегу показалось, что он отовсюду, ветер пронизывал его насквозь, налетал то спереди, то сзади, то вдруг поднимался снизу так, что, вылетая из-под воротника плаща, ерошил волосы на затылке… Олег подхватил чемодан и мешок с почтой и рысью помчался к домику.
Со света в домике казалось совсем темно, раньше, чем Олег успел что-нибудь рассмотреть, услышал сиплый, насмешливый голос:
— Эт што за явление природы?
Голос доносился откуда-то из-за деревянного барьера, делившего комнату почти пополам. Приглядевшись, Олег увидел над барьером свалявшийся комок серых волос, большие красные уши, два маленьких сверлящих глаза и половину широкого приплюснутого носа.
— Добрый день! — поздоровался Олег.
— Кто таков?
— Да вот прилетел.
— Это я и в окошко видел. Впервой тут?
— Впервые.
— То-то, гляжу, обличье вроде незнакомое, да и одежонка по нашим местам непривычная. Седай. Вон туда, к печке, там теплее.
Олег сел на скамейку возле печки, сделанной из пустой бочки.
— А я тут сторожу, а пока и за диспетчера, — стало быть, должон заботиться о пассажире.
Диспетчер встал, нахлобучил форменную фуражку, хлопнул по ней сверху ладонью так, что она села на самые уши, и выкатился из-за барьера. Он был мал ростом, подвижен и необычайно разговорчив.
— Подфартило мне с тобой, парень, одному тут тоска зеленая, только вот книжки и читаю. Которые потоньше, те быстро осиливаю, а есть и в ладонь толщиной, те в сон быстро гонят и забываются. Должно, у меня где-то дыра в башке. Набиваю ее, набиваю, а ничего в ей, проклятой, не держится, утечку дает…
Наконец Олегу удалось спросить:
— Как отсюда до стройки добраться?
— А никак. До завтрева придется посумерничать тут, а к обеду моего сменщика привезут, вот тогда и уедешь. До поселка докинут, а там попутная подберет.
— Значит, ждать почти сутки?
— Выходит, так.
— А если пешком?
— До стройки-то? Тут вкруголя по берегу двенадцать километров, ихние-то все больше катером через бухту ездют. Но это когда рейсовый самолет садится. А он будет через шесть ден.
— Телефон у вас есть?
— Есть, как не быть. Мы авиация, а не что-либо. У нас порядочек! — Диспетчер сдвинул фуражку набок и подмигнул. Потом вдруг нахмурился и критически оглядел Олега. — А к чему тебе телефон?
— Не сидеть же мне тут еще сутки.
— А и посидишь, не велика птица. Служить, что ли, приехал?
— Да, начальником плавсредств.
— Вот оно как! Ну раз начальником, тогда пришлют что-нибудь.
Диспетчер поправил фуражку и проворно юркнул за барьер. Он долго дул в телефонную трубку, стучал рычагом, ругался:
— Спят, язви их в душу! Але, але!
Наконец ему ответили.
— Слышь-ка, Витына, пошебурши там кого-нибудь на стройке, скажи, начальник какой-то приехал. Ну да, тут у меня кукует. Как найдешь, дзинькни мне. Ага, жду.
Повесив трубку, он снова поправил фуражку и доложил:
— Щас разыщет.
Еще раз окинул Олега с головы до ног пристальным взглядом и недоверчиво спросил:
— А ты, парень, не разыгрываешь меня? Уж больно молод ты для начальника-то.
— Возможно. Да ведь и должность у меня тут будет невеликая.
— Все-таки начальник. Стройка тут у нас всему голова, а начальник — и царь, и бог, и воевода.
Дзинькнул телефон, и диспетчер схватил трубку.
— Ясно, как не понять. На третий будет поближе. Ага, значит, к третьему. Передам, как не передать?
— Катер подадут к третьему причалу. Через полчаса будет. А вы пока чайком погрейтесь. — Диспетчер извлек из-за барьера зеленый эмалированный чайник, поставил его на печку, сам опять ушел за барьер. Помолчали минуты две-три, и, убедившись, что диспетчер не собирается продолжать разговор, Олег спросил:
— Как тут у вас живется? Простите, не знаю вашего имени и отчества…
— Козырев Иван Алексеевич.
— Очень приятно. А моя фамилия Борисов.
— А по батюшке?
— Олег Николаевич.
— Как живется? Обыкновенно. Я тут шестой год, уже пообвык. Зимой, когда пурга, тоскливо. А так — ничего.
