Патрик О'Брайан - Остров отчаяния
Джек собрался упомянуть жалкую мораль большинства виденных им судовых капелланов, и рассказать к месту анекдот с длиннющей бородой про лорда Клонкарти:
Когда первый лейтенант сообщил тому, что их капеллана взяла желтая лихорадка, причем умер тот, приняв католическую веру, лорд отозвался, что, мол, тем лучше.
Первый лейтенант:
— Как же вы такое можете сказать про британского священника, сэр!?
Лорд Клонкарти:
— Ну, зато я теперь единственный капитан военного корабля, который может похвастаться, что его капеллан хоть во что-то верил!
Но, вовремя вспомнив, что Стивен и сам папист, и может быть обижен, и что, в любом случае, анекдот может быть адресован в свете последних слов и в его адрес, он промолчал, отметив про себя: «Ты опять ухитрился уйти от подветренного берега, Джек».
— Именно, — отозвался Стивен. Этот вопрос занимал множество искренних натур, и я довольно далек от его решения. Думаю, мне надо прогуляться к носу, взглянуть на новых пациентов. Их, бедняг, уже должны бы перенести на бак, верно? И эта твоя миссис Уоган, когда ей позволят подышать воздухом? Ибо, должен сообщить тебе, что я не отвечаю за их здоровье, если им не дадут дышать свежим воздухом хотя бы час в сутки, в хорошую погоду лучше дважды.
— Боже, Стивен, я чуть не забыл! — и Джек заорал:
— Мистер Нидэм! — клерку в приемной, — позовите первого лейтенанта! Секундами позже, Когда Пуллингс вбежал со стопкой бумаг:
— Нет, Том, сейчас не до счетов. Прошу, отправьте фонарь в маленькую каюту за канатным ящиком — там женщина-заключенная, которая содержится отдельно.
Затем Джек распорядился, чтобы Пуллингс также выяснил, что суперинтендант сделал для жизнеобеспечения осужденных: рационы, реальные запасы, и, еще про обычную практику на транспортах касательно прогулок заключенных.
— Есть сэр. А этот «заяц», сэр. С ним как быть?
— «Заяц»? А этот полудохлый парнишка… Ну, коль ему так хотелось в море — вот он и в море. Можете вписать его сверхкомплектным матросом-новичком. Бог знает, что за романтические бредни витают в его голове, но на нижней палубе их скоро оттуда выбьют.
— Может, он от девчонки сбежал, сэр? Двадцать молодых парней с вахты правого борта завербовались по этой же причине.
— Да, попадаются молодые хиляки с таким шлейфом беременных за ними, что твой деревенский чемпион, даром, что ходит с важностью племенного быка, просто само целомудрие рядом с ними. Или просто возможностей не было? Кто скажет? Может, пламя жарче в тонких формах? Или все за счет более привлекательных манер? Но его нельзя посылать на работы до восстановления. Такое истощение! Его надо кашкой с ложечки кормить каждую вахту, причем с маленькой ложечки — или у нас на руках будет еще один труп. Его можно убить добротой и куском свинины.
Стивен еще повозился перед уходом, дождался, пока Пуллингс удалится к своим многочисленным обязанностям, и тогда спросил:
— Джек, а ты вообще когда-либо видел джентльмена на нижней палубе?
— Да, нескольких.
— А как ты сам себя почувствовал, когда тебя, мичмана, твой капитан отправил в матросский кубрик за некомпетентность?
— Не за некомпетентность.
— Я точно помню, что он тебя назвал «бревном»[3].
— РАЗВРАТНЫМ бревном! Я прятал девчонку в канатном ящике. Он имел в виду мою мораль, а не способности.
— Я потрясен. Но все же, как оно было?
— Ну, ложем из роз это точно не было. Но я прирожденный моряк, а кубрик мичманов — это тоже не розы. Но для новичка, мечущего харч, это может быть очень тяжело. Я знал одного, сын священника, попал в переделку в колледже — он не выдержал и умер. В целом, могу тебе сказать, что образованный человек, если он молод и здоров, если он попал на счастливый корабль и может постоять за себя, если он выживет в первый месяц, у него есть хороший шанс. Но только в этих обстоятельствах.
Стивен шел к носу по наветренному шкафуту, и, несмотря на горе, все еще живущее в глубине его сердца, и переполняющее его безнадежное чувство, настроение его поднялось. День становился все более ясным, ослабевающий ветер зашел еще на румб с кормы, и «Леопард» теперь ходко шел под нижними парусами, марселями и нижними лиселями — новенькие паруса сияли ослепительной белизной на фоне неба. Огромные гладкие выгнутые полотнища просто слепили и скорее угадывались, чем были видимы на фоне четких и ясных линий снастей. И повсюду струился теплый живительный возбуждающий воздух, он пропитывал все, с каждым вдохом проникал все глубже в легкие и заставлял хмурые морщины расправляться, а мрачный взгляд — оживать.
Он был приятно удивлен тем, что его помощник и санитар уже были на баке, и Мартин уже приготовил список заключенных, которые еще не пришли в себя. В большинстве, по счастью, пациенты уже вполне оправились, могли сидеть и даже стоять, и проявляли интерес к жизни. Две старшие женщины из этой группы (полоумная девчонка уже была отправлена к миссис Уоган) стояли, облокотившись о поручни, и смотрели вперед, вызывая глухое раздражение матросов (бак был их заветной территорией, их единственным местом отдыха — и многие были в сильном замешательстве).
Одна из женщин была цыганка средних лет, худощавая, темная, вспыльчивая, крючконосая. Вторая, порочного вида, с таким отчетливо распутным выражением лица, что вызывало удивление, как она жива-то оставалась после пребывания среди мужчин. Но, судя по дородности, ее дела шли неплохо: хотя она явно исхудала в заключении и от морской болезни так, что ее изгвазданный ситцевый балахон висел на ней, она еще тянула на добрых пятнадцать стоунов. Редкие волосы морковного цвета у корней были бледно-желтыми, маленькие близко и глубоко посаженные тусклые серо-голубые глаза смотрели с невыразительного лица, сверху нависали несимметричные брови. Некоторые из осужденных были ее «кузенами», другие имели вид скорее мелких воришек, третьи сошли бы за обычных людей — смени они белье, а еще два были идиотами. У всех была характерная «тюремная бледность», и у всех, кроме идиотов, безнадежное, подавленное выражение на лицах. В своей изгаженной одежде и кандалах вид они имели приниженный и отталкивающий. Они сбились в кучу, подобно скотине, а моряки бросали на них неодобрительные, презрительные и даже откровенно враждебные взгляды.
Верзила, которого подозревали в убийстве суперинтенданта, был одним из худших случаев: его мощное тело все еще периодически сотрясалось в конвульсиях, в промежутках между которыми он производил впечатление покойника.
— Этому, — Стивен говорил на латыни, обращаясь к ассистенту, — нужна богатырская доза. Трубку в глотку и пятьдесят, нет, шестьдесят капель серного эфира.
