Теодор Мюгге - Пираты, каперы, корсары
— Свои! — ответил Сюркуф.
— Слава богу! Спусти-ка трап, сынок! Капитан идет!
Прибывшие поднялись на борт и вытянули наверх шлюпки. Берту Эрвийяру удалось заманить оставшуюся часть команды Хартона в трюм и запереть ее там. Бригантина без боя оказалась в руках Сюркуфа. Более подробный осмотр показал, что снаряжена она превосходно. Теперь оставалось решить труднейшую часть дела — вывести корабль в море.
Ночью несколько кораблей попыталось незаметно проскользнуть мимо французских батарей, но канониры были бдительны и не дали себя провести. Сюркуф оставался спокойным, и все утро до обеда, как и послеобеденные часы целиком посвятил подготовке бригантины для своих целей. От курьера, посланного им в таверну, он узнал, что англичанин при взломе банка, как и предполагалось, был схвачен охраной.
Наконец, поздним вечером адмиральский корабль подал судам, все еще находящимся в гавани, сигнал немедленно уходить в море. И сразу же команды французских военных кораблей, принимавших участие в восстании против Конвента, начали покидать свои корабли, чтобы укрыться на английских судах. При виде этого у Сюркуфа сжались кулаки.
— Вероломные трусы! — сказал он своему лейтенанту Берту Эрвийяру. — Мы рискуем жизнью, чтобы отобрать у врага маленькую бригантину, а они бросают на произвол судьбы девять линейных кораблей и четыре фрегата — целый флот, с которым я пустил бы на дно всех этих англичан!
— На грота-рее бы их вздернуть — вполне заслужили! — ответил Эрвийяр. — Одно только утешение, что хоть корабли-то остались целыми. Конвент быстро введет их в строй.
— Ты думаешь? А я вот уверен, что на каждом из этих кораблей уже горит фитиль!
— Неужели никак нельзя спасти хотя бы один из них?
— Этого я делать не стану, — покачал головой Сюркуф. — Для маневров на военном корабле у нас слишком мало людей. Наша маленькая бригантина куда больше подходит для моих целей, и я считаю, что в моем положении разумнее увести у врага из-под носа этот кораблик, чем пытаться играть роль спасателя: ведь за все мои старания мне никто и спасибо не скажет, а то еще, чего доброго, и нарвешься на неприятности. Я сказал этому полковнику Бонапарту, что французский флаг никнет. Он высмеял меня. Однако уже сегодня начинается траур по нашему военному флоту: морю достанутся тринадцать лучших наших кораблей стоимостью в несколько миллионов. Этот полковник увидит их, объятых пламенем, и, может, вспомнит тогда меня и мои слова.
Сюркуф тяжело вздохнул и зашагал по палубе, торопясь до наступления ночи еще раз тщательно осмотреть все помещения и оснастку: ведь теперь любая, даже самая незначительная, оплошность могла оказаться для них роковой.
День близился к концу, и едва вечерние сумерки стушевали четкие контуры площадей и улиц Тулона, как раздался оглушительный, подобный грому удар, сотрясший землю и море. Это взорвали главный арсенал. Из цейхгауза взметнулись к небу пять огромных огненных столбов. И тут же вверх по мачтам тринадцати французских военных кораблей побежали, колеблемые ветром, языки пламени.
От жуткой этой иллюминации в городе и гаванях стало светло как днем. Все, что имело весла и паруса, ринулось прочь, в открытое море, одна только бригантина оставалась спокойно на своем месте. Ее хорошо было видно с захваченного форта, можно было разглядеть матросов, забравшихся на реи и ванты, чтобы посмотреть на огненную панораму. Необъяснимое поведение корабля не осталось, разумеется, незамеченным, однако уразуметь, почему этот странный “англичанин” не думает о спасении, французы так и не смогли и держали его на всякий случай на прицеле, покуда спустя несколько часов не погасло пламя, и тьма вновь не окутала море и землю.
Едва рассвело, Наполеон был уже на господствующей над гаванью батарее. Спать ему прошлой ночью не пришлось, как и стоявшему рядом с ним генералу Дюгомье. Оба они смотрели в подзорные трубы, наблюдая за все еще не взятым фортом Ля Мальгю. Он казался покинутым, однако, скорее всего, был предварительно заминирован. Размышляя о своем, Наполеон направил случайно трубу на бригантину, едва проступавшую сквозь кисею редеющего тумана.
— Что такое! — воскликнул он. — Гражданин генерал, какое название было вчера на носу этой странной бригантины?
— “Курочка”, — ответил Дюгомьс.
— Ночью это название закрасили и заменили другим.
Генерал направил трубу на корабль, прочел надпись и покачал головой.
— Ничего не понимаю, — удивился он. — Там написано по-французски. Из английской “Курочки” корабль стал французским “Соколом”. Что это значит?
— Какой-то трюк, хитрость против нас.
— Положим, этот маленький кораблик ничего худого нам сделать не сможет. Ага, теперь он поднимает паруса… Черт побери, французский вымпел? Выбирают якорь, утренний ветерок надувает паруса, бригантина собирается выйти в море…
— Ну, уж этого-то я ей не позволю! — воскликнул Наполеон.
Он подошел к пушке, собственноручно направил ее ствол и рассмеялся, уверенный в успехе:
— Она должна пересечь линию стрельбы. Посмотрим, не разучился ли гражданин Бонапарт вести прицельный огонь.
Генерал сделал рукой предостерегающий жест:
— Человек на шканцах не похож на англичанина. Впрочем, смотри-ка, он тоже наблюдает нас в трубу!
Бонапарт немного повозился со своей трубой, потом резко отнял ее от глаза, старательно протер стекла и снова навел на командира бригантины. Он узнал его! А тот вскарабкался вверх по вантам и радостно махал им шапкой.
— Он нас приветствует, — сказал генерал. — Не иначе, как он знает одного из нас.
— Тот, кого он знает — я, — ответил Бонапарт.
— Ах, так! Но кто же он?
— Гражданин генерал, это — история, о которой я расскажу подробно как-нибудь в более свободное время. Этот молодой человек хотел получить от Конвента корабль, его услуги отвергли, и теперь он сам заполучил его — прямо из английского флота.
— Из ряда вон! Как же ему это удалось?
— Представления не имею.
— Ну, об этом мы еще узнаем. Так или иначе, корабль ему достался не без схватки с экипажем. Отважный парень! Жаль, что он идет навстречу своей погибели. Там, на выходе из гавани, английские корабли. Они расстреляют его.
— Да, очень жаль! Хоть бы имя-то корабля менял не так открыто, на виду у всех, тогда, может, и сумел бы еще проскочить.
Бригантина тем временем вошла в сектор обстрела батареи. Громко и отчетливо выкрикивая командные слова, Сюркуф послал своих людей на реи, и они выстроились на пертах, как на параде. На мачте взвился трехцветный французский флаг, и из пушечных портов грянули залпы приветственного салюта. Все происходило столь сноровисто и с такой удивительной точностью, что даже невозмутимый Бонапарт не мог скрыть восхищения. Он скомандовал огонь и ответил своими пушками на приветствие человека, которого собирался было навсегда вычеркнуть из памяти. Разумеется, огонь был неприцельным, и ядра шлепались в воду далеко от бригантины, а она, грациозно покачиваясь, все дальше уходила из сектора обстрела.
