Клод Фаррер - СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2
— Я прибыл из Токио, — сказал он. — И я имел честь слышать о вас, сударыня, две недели тому назад, у ее Величества императрицы, на празднике вишневых деревьев.
Его английский язык был безукоризнен. Но, узнав, что маркиза владеет французским, он продолжал по-французски:
— Я уверен, сударыня, что вы предпочитаете французский язык английскому… А еще больше вам понравился бы итальянский.
— Почему?
— Потому, что каждая нация предпочитает свой собственный язык, тот, который создан по образцу ее характера и гения. Между японской и английской расами существует такое различие, что вам приходится делать некоторое усилие, чтобы перевести вашу японскую мысль на английский язык. Для перевода на французский потребно уже меньшее усилие. Его почти не было бы при переводе на итальянский, потому что Италия и Япония очень похожи друг на друга.
— Очень?
— Да. Вы, как и мы, храбры, учтивы, тонки и рыцарски-благородны. Кроме того, ваши поэты, как и наши, воспели ту же самую нежную и героическую любовь.
Маркиза Иорисака улыбалась, молча.
— О, — сказал князь Альгеро, — я знаю, о чем вы думаете… И вы правы: наши поэты воспевали главным образом страсть любовников к их возлюбленным, а ваши, по обыкновению Азии, любовь женщин. Но что в том? Это доказывает только, что у вас и у нас бремя стыдливости возложено не на те же самые плечи…
Он устремил в глаза маркизы взгляд своих огненных и нежных итальянских глаз.
— Потому было бы очень забавно, если бы японка позволила итальянцу любить себя…
И он искусно повел флирт…
Большинство приглашенных рассыпались теперь по всей яхте и проникли до кают, с исключительной нестеснительностью не-моряков, не могущих никак убедить себя в том, что судно есть частное жилище, некоторые части которого должны быть так же недоступны, как спальня любого дома.
Фельз, ненавидящий эти вторжения, заперся у себя в каюте. И там, заперевшись как следует на замок, он открыл таинственную папку, скрывавшую от непосвященных взоров портрет, теперь законченный, маркизы Иорисака, одетой, как японская принцесса былых времен. И, глядя на эту маркизу, он вполне утешался, что не видит другую маркизу Иорисака, одетую женщиной Запада.
В одной из гостиных было поставлено несколько столов. Бридж и покер собрали там своих поклонников. В нагасакской концессии много играют. Как играют и в шанхайской концессии, как играют в концессии Иокогамы и в концессии Кобе, как играют вообще, всюду на Дальнем Востоке, где европейцы богатеют и скучают. Игра была довольно высокая. Дамы, даже девушки, подогревали азарт, подымая ставки без меры и осторожности. И золото, и банковые билеты двигались по столу.
Тем временем мистрис Хоклей покинула свой газон и вела в буфет тех из гостей, которые не пожелали ее покинуть. Маркиза Иорисака шла, опираясь на руку князя Альгеро.
— Правда же, — говорил князь, — я не заслуживаю прощенья. Вы, должно быть, умираете от жажды, сударыня… Но, говоря с вами, я забывал о времени.
Он нежно прижимал к себе маленькую ручку, лежавшую на его руке.
Прирученная, маркиза Иорисака смеялась не без кокетства.
Подошел метрдотель.
— Бокал шампанского? — предложил князь.
— Да, пожалуйста… Но лучше большой стакан воды, много воды и льда…
Он пошел сам приготовить просимую смесь. Она попробовала:
— Хе! Да вы совсем не налили воды.
— Нет, налил, но немного… Мистрис Хоклей не позволила налить больше. А кроме того, сударыня, такая европейская женщина, как вы, не станете здесь изображать японку и не потребуете воды или чая!
Она опять рассмеялась и выпила. Князь коварно подлил виски в шампанское.
Мистрис Хоклей подошла:
— Митсуко, дорогое дитя, я так счастлива, что вы здесь. Не правда ли, — обратилась она к князю Альгеро, — она хорошо поступила, отбросив глупые предрассудки страны и придя сюда, как будто бы сам маркиз был здесь и мог сопровождать ее?
Князь согласился. Он спросил только:
— Маркиз Иорисака на войне?
— Да. В Сасебо. Он вскоре вернется, покрытый славой, и я уверена, что он будет доволен узнать, что в его отсутствии его жена вела свободную и веселую жизнь американской или европейской дамы. Да, он будет доволен, потому что он вполне цивилизованный человек. И я желаю немедленно выпить за его успех против русских варваров.
Обносили имбирные коктейли. Маркизе Иорисака пришлось принять стакан из рук мистрис Хоклей.
Князь Альгеро опять прижал к себе маленькую ручку без перчатки.
— Бесспорно, — сказал он, — офицер, которому выпало на долю счастье сражаться, не потерпит, чтобы жена его была печальной в то время, как он выигрывает сраженья!
— Это очень хорошо сказано! — подтвердила мистрис Хоклей.
И она велела принести еще коктейля.
Несколько позднее, все еще в сопровождении князя Альгеро, маркиза Иорисака вошла в игорную залу.
Уже несколько времени она шла в каком-то полузабвении. Ей было очень жарко, и в висках стучало, как от странной лихорадки. Беспричинная веселость овладела ей и прорывалась порой неожиданным смехом. Теперь, когда она чувствовала пожатие сильной руки, на которую опиралась, она отвечала на него пальцами и ладонью.
Японские дамы иногда не прочь отведать национального сакэ. Но сакэ — напиток настолько легкий, что его можно пить большими чашами. Американские коктейли не так безвредны, да и шампанское, если к нему прибавить немного алкоголя…
Между столами игры в бридж и покер несколько космополитических игроков устроили баккара. Баккара без банкира, маленькую железную дорогу, приятно обходившую вокруг стола, обогащая умелых игроков за счет неосторожных. В ту минуту, когда входила маркиза Иорисака, всеобщее внимание было как раз обращено на этот стол. Игра за ним приняла один из тех страстных оборотов, когда она перестает быть развлечением, становясь борьбой. Две молодых женщины, одна немка, другая англичанка, первая, сидя за столом, вторая, понтируя стоя, сразились, и большая куча кредитных билетов разделяла их. Англичанка только что проиграла пять раз подряд, и ее пять раз удваивавшаяся ставка представляла теперь ту пачку, участь которой должна была решить шестая карта.
Ироническая и несколько наглая немка считала:
— Пятьдесят, сто, двести… Здесь четыреста иен.
Упрямая англичанка бросила:
— Ва-банк!
— Даете карту?
— Восемь.
Раздался гул голосов: немка еще раз выиграла.
Ничто не чуждо японке более чем игра, конечно, в том смысле этого слова, который относится к баккара. Хотя маркиза Иорисака и прожила четыре года в Париже, но ей не приходилось видеть игру в карты, если не считать молчаливый и важный вист дипломатических гостиных.
