Константин Бадигин - Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка
— Казнить душегуба!.. — Какая–то женщина бросилась к Божеву.
— Казнить!..
— В Волхов с моста, по обычаю!..
— Утопить в Волхове!
— Тише! — снова загремел Варлаам. — Владыка говорить хочет.
Опять все стихло.
— Я повелел боярам выдать вам Божева, — раздался тихий старческий голос. — Казните его… Я не дам старину рушить, — окреп голос владыки, — не дам боярам беззаконие творить.
Одобрительный гул покрыл его слова. Толпа давала свое согласие,
Глава IX. ПОГОНЯ
На правом берегу реки Амовжи, медленно катящей спокойные воды в Чудское озеро, у самого устья, виднелось большое двухэтажное строение, крытое почерневшим камышом. Подъезжающему с озера или реки путнику бросалось в глаза большое гнездо аистов, нахлобученное бесформенной кучей хвороста на самый верх крыши.
Случившееся с десяток лет назад большое половодье подмыло берег, сваи покосились, и изба заметно легла набок. Несмотря на убогий вид, жилье было обитаемо: дым густыми клубами выходил из дощатой трубы.
Избу окружали старые дуплистые ветлы, зеленый кустарник, высокие стога свежескошенного сена, амбар, хлев. Дальше раскинулись сочные луга, а еще дальше неровной полоской темнел лес. На реке, у развалившейся вконец пристани, стояли две большие рыбачьи лодки, а на берегу сушилась на кольях сеть и валялись рассохшиеся дубовые бочки. Берега вокруг низменные, топкие.
Если смотреть с крыши избы на восток, ничего не увидишь, кроме озерной глади, а на западе, среди лугов, река Амовжа извивалась широкой серебряной лентой. Перед последним крутым поворотом к озеру холодные струи реки разрывали луг на много зеленых островков.
Небо с утра хмурилось тяжелыми тучами. Порывистый северный ветер сердито шелестел зеленой листвой, трепал сухую траву на стогах и, подхватив серые клубы дыма, кружился и метался с ними по крыше.
Собирался дождь. Тонкие путаные нити молний то и дело разрывали потемневшее небо; громыхал гром, раскатываясь по просторам Чудского озера.
Вот упали первые капли дождя — озеро покрылось мелкими пятнышками; растекаясь, они охватили всю поверхность озера и разгладили ветреную рябь. Зашумел потоками проливень, словно где–то порвалось небо. Еще злее трепал крышу ветер, а когда он ворвался в деревянную трубу, в окне корчмы показалось усатое лицо охмелевшего гостя. Не замечая дождя, он по пояс высунулся наружу.
— Проклятье! Кхе–кхе!.. Кхе! — ругался и кашлял человек, вытирая слезящиеся от дыма глаза. — Проклятье, дышать нечем. Кхе–кхе!.. Э–э!.. На дворе дождь, — спохватился он, когда капли дождя упали за шиворот. — Кхе–кхе!.. У меня отец, бывало, говаривал: лучше на дождь смотреть, чем на дожде мокнуть. Кхе–кхе!.. Впрочем, ты уже мокр, Якоб, — сказал он сам себе, — тебе дождь нипочем.
Вытирая лицо грязной пятерней, он обернулся:
— Потоп, братцы! Отверзлись хляби небесные… — Он хотел еще что–то сказать, но, махнув рукой, скрылся в окне.
Внутри дома слышались пьяные выкрики, смех. Чей–то сиплый голос приказал:
— Эй, хозяин, пива!
Другой грозно добавил:
— Пошевеливайся, животное!
В корчме старого эста Прийду вот уже неделя как сидят гости. Прийду не рад незваным гостям.
Братья ливонского ордена, поработившие и разорившие родину Прийду, были заклятыми врагами каждого эста. Огнем и мечом рыцари заставляли бесправных язычников принимать христианство. Скрежеща зубами, спасая свою жизнь, эсты крестились, а потом совершали торжественные и сложные обряды открещивания. Даже умерших они выкапывали из могил и снова превращали в язычников. Многочисленными восстаниями и уничтожением своих поработителей отвечали эсты. Новее новые и новые полчища немецких дворян–рыцарей, закованных в тяжелые латы, страшных своей неуязвимостью, обрушивались на богатые земли, опустошая их, сжигая целые поселения, заставляя скрываться в лесах и болотах исконных хозяев.
Под видом борьбы с язычниками воинствующие рыцари залили всю страну кровью. И не было видно конца страданиям и мукам свободолюбивого и гордого народа! Постепенно пашни забрасывались и плодородные земли превращались в болота.
Орденские братья сидели за двумя столами в разных углах корчмы. За одним столом расположились трое в одинаковых длинных кафтанах с круглым вырезом у шеи. Рыцари были пьяны. На столе валялись полуобглоданные кости жареного кабана и корки пшеничного хлеба, обильно политые пивом. Рядом на стене висели шерстяные плащи с красными, словно нарисованными кровью знаками: мечом и крестом. Под каждым плащом поставлен щит с гербом хозяина. На одном щите, красного цвета, была нарисована рыба с золотым кольцом во рту; на другом по зелено–белому полю — большой золотой ключ; третий, синего цвета, был украшен стремительно бегущим серебряным оленем. На каждом щите красовался девиз, но разобрать буквы было невозможно: сквозь маленькое окошко проникало слишком мало света.
В очаге пылали раскаленные угли. На вертеле дожаривались остатки кабанины; капли жира, вспыхивая на углях, отражались на блестящих рыцарских доспехах, расставленных по стенам и углам.
Вот уже неделя, как рыцари, празднуя удачную охоту, горланили песни и без устали стучали о стол оловянными кружками, требуя пива.
На другом столе братья–оруженосцы пили из деревянной чаши таких размеров, что в ней можно было купать ребенка. Громко хохоча и толкая друг друга, они норовили пить из одной посудины все шестеро разом.
— Скоты, скоты! — с презрением повторял старый Прийду, стараясь не глядеть на пьяных братьев–рыцарей.
Снова наполнив кружки и чашу пивом, он поднялся наверх, плотно притворив за собой дверь.
— Не нравится старой собаке принимать таких гостей, как мы! — с трудом говорил один из рыцарей. — Видал, брат Лангем, какая надменная рожа у этого мерзавца?
Говоривший пучил глаза и старался держаться прямо. Ему это не удавалось — он все время валился на бок.
— Ты прав, брат Дирк. Если бы не мы, здесь давно бы собралась полная корчма этих дикарей, и они стали бы жаловаться друг другу, что мы берем большие налоги. Но, брат Дирк, мы ведь знаем хорошее правило: чем чаще стригут овцу, тем у нее быстрее растет шерсть. — И рыцарь, высокий и худой, как высохший сук, захохотал.
— Твой смех, брат Лангем, не к месту… — очнувшись от дремоты, заметил третий рыцарь, с лицом, изрубленным крест–накрест сабельными ударами. — Прошли добрые времена. Если бы господь дал хорошую войну, — он поднял глаза к потолку, — все бы изменилось.
— Ты прав, брат Зиверт, — плаксиво, еле ворочая языком, отозвался Дирк, — войны бы или хоть хорошей драки. А теперь нам осталось только одно развлечение — разъезжать по чужим свадьбам да по знатным крестинам.
