Уилбур Смит - Стервятники
Ограждение было давно покинуто, но Хэл не сумел заставить себя разбить лагерь в столь горестном месте. Они прошли вверх по течению еще с милю и нашли небольшой остров, удобный для ночевки. На следующее утро они поднялись по реке вдоль леса и травянистых равнин, но следов человека больше не видели.
— Работорговцы все здесь прочесали своей сетью, — печально сказал Аболи. — Поэтому и бросили свою факторию и уплыли. Кажется, не осталось ни одного мужчины, ни одной женщины, переживших их набеги. Надо отказаться от поисков, Гандвейн, и повернуть назад.
— Нет, Аболи. Мы пойдем дальше.
— Все вокруг полно воспоминаниями об отчаянии и смерти, — умолял Аболи. — Эти леса населяют только призраки людей моего племени.
— Я решу, когда поворачивать назад, и это время еще не пришло, — ответил Хэл, очарованный этой незнакомой новой землей и изобилием диких животных в ней. Он почувствовал страстное желание двигаться дальше, пройти по великой реке до ее истока.
На следующий день Хэл увидел с носа баркаса цепь невысоких холмов чуть севернее реки. Он приказал вытащить баркасы на берег и оставил моряков под командой Большого Дэниела чинить корпус, поврежденный нападением гиппопотама. Они с Аболи отправились к холмам, чтобы лучше рассмотреть местность, и ушли гораздо дальше, чем им казалось, потому что в чистом воздухе и под ярким солнцем Африки расстояния обманчивы. Полдень уже давно миновал, когда они поднялись на вершину и увидели безграничные просторы, где лесистые холмы повторялись один за другим, гряда за грядой, словно бесконечные отражения в голубом зеркале.
Они сидели молча, потрясенные протяженностью этой дикой земли. Наконец Хэл неохотно встал.
— Ты прав, Аболи. Здесь нет людей. Надо возвращаться на корабль.
Но в глубине души он испытывал странное нежелание покидать эти невероятные места. Романтика и тайны этих обширных просторов влекли его больше чем когда-либо.
«У тебя будет много сильных сыновей, — предсказала ему Сакина, — и их потомки будут процветать в этих землях Африки, сделают их своими».
Он еще не чувствовал любви к этой земле. Она казалась ему чуждой и варварской, слишком далекой от того, к чему он привык в более мягком климате севера, но он почуял в своей крови ее волшебство. Тишина сумерек опустилась на холмы — мгновение, когда все живое задерживает дыхание перед незаметным наступлением ночи. Хэл в последний раз обвел взглядом горизонт, где, как гигантский хамелеон, холмы изменили цвет.
У него на глазах они стали сапфировыми, лазурными и синими, как спина зимородка. Неожиданно он замер.
Схватил за руку Аболи и показал.
— Смотри! — негромко сказал он.
У подножия следующей гряды холмов из леса в вечернее небо поднимался столб дыма.
— Люди! — прошептал Аболи. — Ты был прав, когда не хотел поворачивать назад, Гандвейн.
Они в темноте спустились с холма и, как тени, пошли по лесу. Хэл вел их по звездам, сосредоточив взгляд на большом сверкающем Южном Кресте, висевшем над холмом, у подножия которого они видели дым. Они двигались все с большей осторожностью, и после полуночи Аболи остановился так неожиданно, что Хэл едва не наткнулся на него в темноте.
— Слушай! — сказал Аболи.
Несколько минут они стояли молча.
Потом Хэл сказал:
— Я ничего не слышу.
— Подожди! — настаивал Аболи, и тут Хэл услышал. Обыкновенный привычный звук — только он не слышал его с самого мыса Доброй Надежды. Где-то мычала корова.
— Мой народ — пастухи, — прошептал Аболи. — Наше самое ценное имущество — скот.
Он осторожно вел Хэла вперед, пока они не почувствовали запах древесного дыма и загона для скота. Хэл увидел слабо светящийся пепел — остатки костра.
На фоне этого слабого света сидел человек, завернувшийся в одеяло.
Они лежали, дожидаясь рассвета. Однако лагерь ожил задолго до зари. Часовой встал, потянулся, кашлянул и сплюнул на погасшие уголья. Потом подбросил дров в костер и наклонился, раздувая огонь. Пламя вспыхнуло, и при его свете Хэл увидел, что это еще мальчик, голый, если не считать набедренной повязки. Он отошел от костра туда, где они прятались. Поднял повязку и принялся мочиться на траву, играя струей мочи, нацеливая ее на упавшие листья и веточки. Едва не утопив бегущего навозного жука, он рассмеялся.
Потом вернулся к костру и крикнул в сторону шалаша из ветвей, крытого травой:
— Светает. Пора выпускать стадо.
Голос у него был высокий, говорил он неразборчиво, но Хэл обрадовался, обнаружив, что понимает каждое слово. Это был язык леса, которому его научил Аболи.
Из шалаша, дрожа и почесываясь, выбрались еще двое мальчишек такого же возраста. Втроем они направились к загону. Здесь они заговорили с животными, как будто те тоже дети, гладили их по головам и хлопали по бокам.
Когда стало светлее, Хэл увидел, что этот скот сильно отличается от знакомого ему по Хай-Уэлду. Эти животные выше, более поджарые, на плечах у них огромные горбы, а рога раскинуты так широко, что кажутся гротескными; они как будто слишком тяжелы, чтобы туловище животного выдерживало их вес.
Мальчишки выбрали одну из коров и отогнали теленка от ее вымени.
Один подлез ей под живот и подоил, посылая журчащие струи в калабас — сосуд из тыквы. Тем временем двое других поймали молодого быка и обвязали веревкой за шею. Веревку они туго натянули, и когда под черной кожей выступили кровеносные сосуды, один проткнул вену острием стрелы.
В это время подбежал первый мальчик с наполовину заполненным молоком калабасом и подставил его под струю крови, вырвавшуюся из пробитой вены.
Когда бутылка заполнилась, один из мальчишек залепил рану на шее быка горстью земли и отпустил животное. Бык отошел, как будто не почувствовав потерю крови. Мальчишки энергично потрясли бутылку и стали передавать ее друг другу, Каждый пил смесь молока с кровью, облизывая губы и вздыхая от удовольствия.
Они были так поглощены своим завтраком, что не заметили Аболи и Хэла. Те подошли сзади, схватили мальчишек, пинающихся и отбивающихся, и подняли в воздух.
— Тише, маленькие бабуины! — приказал Аболи.
— Работорговцы! — завопил самый старший из детей, увидев белое лицо Хэла. — Нас захватили работорговцы!
— Они съедят нас! — заплакал самый маленький.
— Мы не работорговцы! — сказал Хэл. — И не причиним вам вреда.
Это заверение вызвало у мальчишек новый прилив ужаса.
— Это дьявол, который говорит на языке неба.
— Он понимает нас. Это дьявол-альбинос!
— Он сожрет нас, как предупреждала меня мама!
