Виктор Устьянцев - Синий ветер
Когда он сел в машину, была уже половина второго. Щедров поехал домой, но по дороге встретил Борисова. Олег только что проводил Веру и тоже возвращался домой. Щедров, вспомнив, что так и не побывал на плавсредствах, приказал шоферу остановиться и окликнул Борисова.
На этот раз они беспрепятственно подъехали к причалу. Часового не было видно, и Борисов забеспокоился. Он заглянул в балок, но солдата и там не оказалось.
— Вот вам и служба, — сказал Щедров. — Небось ушел с поста и греется где-нибудь в поселке.
— Не должен бы уйти. Сейчас стоит Терентьев, а он парень дисциплинированный.
— Да вон он, под катером возится, — сказал шофер.
Между кильблоками, на которых стоял катер, действительно маячила какая-то фигура.
— Часовой! — окликнул Олег, но ему не ответили.
«Что он там возится?» — подумал Борисов и направился к катеру. Теперь он ясно различал фигуру часового, тот что-то передвигал под катером, слышалось его сопение.
— Терентьев! — снова окликнул Олег. В ответ послышалось рычание, и в то же мгновение сверху, из ходовой рубки, донесся голос Терентьева:
— Товариса капитана, беги! Миска ходит!
Но было уже поздно.
Медведь встал на задние лапы, он был выше Олега, его крупное туловище придавило Борисова к днищу катера. Олег пытался вывернуться, ему это почти удалось, но медведь в самый последний момент успел схватить его за плечо и повалил в снег. Олег втянул голову в плечи и отбивался руками и ногами, но медведь был сильнее.
— Карабин, карабин бросай! — кричал Щедров часовому.
Олег не видел, как часовой бросил сверху карабин, как Щедров, подойдя вплотную, долго не мог изловчиться и выстрелить так, чтобы не задеть Борисова. Но вот где-то над самым ухом прогремел выстрел, и медведь сразу обмяк, всей своей тушей навалился на Олега и вдавил его в снег.
Потом Щедров, шофер и подоспевший часовой никак не могли вытащить Олега из-под этой туши. В лицо Олегу ударила теплая липкая струя, он сразу догадался, что это кровь, однако не мог понять, медвежья это кровь или его собственная. Наконец его осторожно подняли и понесли к машине. Часовой всю дорогу тараторил:
— Миска вона какой больсой, сердить не надо. Я прятался. Он хотел опять в океан, товариса капитана месал. Миска сердить не надо…
— Струсил ты, братец, так и скажи, — заметил шофер.
— Струсил, — согласился Терентьев.
16
Медведь сломал Олегу два ребра, вывернул руку и ободрал плечо. К счастью, погода была летная, хирург санитарной авиации быстро сделал все, что нужно, и Олега оставили в санчасти военно-строительного отряда под наблюдением отрядного врача. Санчасть была маленькой, в единственной палате стояли четыре койки, и все они оказались занятыми. Олегу поставили койку в перевязочной, при нем почти неотлучно находился фельдшер ефрейтор Козлов.
Почему-то сильнее всего болело плечо, хотя медведь только содрал с него кожу. Стоило Олегу повернуть голову или хотя бы пошевелить пальцами, как все плечо пронзала острая режущая боль.
— Вы-то еще легко отделались, — утешал Козлов. — А в прошлом году рядовому Сумину медведь ухо откусил. Такой был красивый парень этот Сумин, а без уха вся симметрия нарушилась, и красоты как не бывало. Между прочим, невеста Сумина вышла замуж за другого. Я считаю, что с ее стороны это было довольно подло.
Олег согласился с таким выводом. Это было явной оплошностью с его стороны, потому что Козлов, пустившись в рассуждения, беспрерывно в течение двух суток в довольно популярной форме излагал последние взгляды на вечно жгучую и неразрешимую проблему, причем делал это с горечью, подтверждавшей не столько его начитанность, сколь легкую уязвимость его души, истерзанной сомнениями в верности сельской фельдшерицы Ксении Фарфоровой.
— Потому что у Ксанки отношение к жизни какое? Ей бы только повеселиться, а серьезные вещи ее мало волнуют. Она, например, в газетах только заметки из зала суда и еще про погоду читает.
— А вы только передовые статьи?
— Почему же? Я и за международными событиями слежу. И еще спортом интересуюсь, выписываю газету «Советский спорт» и журнал «Спортивная жизнь России». И вообще…
— А что вообще?
— Как что? У меня взгляды на жизнь серьезные. Я, например, академиком хочу стать.
— Так уж сразу и академиком?
— А почему бы и нет? Из нашего села вон два генерала, шесть полковников и три кандидата наук вышли. Правда, сельскохозяйственных наук, но все-таки кандидаты. А я их переплюну, в академики выйду. И вот представьте, жена академика и вдруг — танцульки!
— Но, во-первых, ей пока всего девятнадцать лет и она еще не жена академика. Во-вторых, неизвестно, когда вы еще станете академиком и станете ли им вообще.
— Это уж не сомневайтесь. Если я чего захочу — кровь из носа, а добьюсь.
— Как говорится, дай вам бог. А пока советую танцевать. Небось не умеете?
— Это неважно. Да и с кем тут танцевать? У меня есть хобби посерьезнее. Я лекарство изобретаю. Универсальное. Вот, например, что это? — Козлов взял с полки пузырек с жидкостью. — Обыкновенная ихтиолка…
Так вот чем провоняла перевязочная! И еще йодом. Да вон той мазью. Как она называется? Ага, мазь Вишневского…
В рассуждениях ефрейтора много еще наивного, порой они просто забавны, но есть в его устремлениях что-то чистое, нерасчетливо-искреннее. И вообще он нравился Олегу. Вот только болтлив излишне. И потом эти его изобретательские эксперименты, не вздумает ли он опробовать Свое универсальное лекарство сейчас? На всякий случай Олег перестал употреблять лекарства, а при перевязках внимательно следил за тем, чтобы Козлов использовал только те средства, которые применял и врач.
Появление старика Козырева было поистине избавлением. Он долго усаживался на стуле, покашливал, тщательно расправлял свой форменный китель, прежде чем спросить:
— Что, брат, оплошал? А мне Колька вчерась сказал, что медведь тебя помял. Шибко помял-то?
— Нет, ничего серьезного.
— А я сегодня выходной, дай, думаю, проведаю. Старуха пирога тебе рыбного испекла, да вот яблочки погодились. Так ты ешь. Еда, брат, первейшее лекарство, в ей вся сила. А крестного твого, медведя-то, я ободрал дак чучело сделаю. Шкура-то целая, не попортил ее Щедров, прямо в ухо угодил. Щедров же и просил чучело, музей, говорит, делать будем, там его и приспособим. Щедров-то молодец, не растерялся, хотя ты, говорят, инженершу у него отбил.
— Кто говорит?
— Ну мало ли болтают чего, может, и неправда. — Старик достал платок и долго сморкался, чтобы скрыть свое смущение — зря сказал лишнее. Потом переменил тему разговора: — Колька мне сказывал, что ты тут порт задумал делать. Дак это ты верно. Пройдет годов пять, тут целый город поставят, а как без порта? Пароходы близко не подходят, а перегрузка на баржи — лишняя работа, да и много теряется всего. Прошлым летом сколько добра поутопили. Так что задумка твоя верная…
