Фрэнк Йерби - Гибель «Русалки»
– Слышал, вы поссорились с Речел, – сказал он как бы между прочим. – Не обращай на нее внимания, Вэс. Она немного вспыльчива, да и я ее избаловал. Кстати, я не посылал ее надрать тебе уши, это была ее идея. Как видно, уши оказались крепче, нежели она думала. Так или иначе, забудь это, ладно?
Вэс Фолкс пристально, с нескрываемым презрением посмотрел на кузена.
– Никаких обид, – сказал он коротко, – и раньше приходилось иметь дело со своенравными бабами.
– А зачем ты хотел меня видеть?
– Сделай одолжение. Мои дети совершенно раздеты. Они могли шляться Бог знает в чем там, на холмах, но здесь совсем другое дело…
– Конечно. Все, что тебе нужно, Вэс, ты ведь сам знаешь… – Он повернулся к дочери: – Почему бы тебе не прогуляться со своим кузеном? Нам нужно поговорить с его отцом.
– Хорошо, – сказала Джо Энн. – Поехали, Гай.
Не тратя лишних слов, Гай направил за белым пони своего серого, придерживая его, чтобы он не перегонял миниатюрную лошадку Джо Энн.
– Ты когда-нибудь разговариваешь? – спросила девочка.
– Иногда, – ответил Гай. – Когда есть что сказать.
– А когда это бывает? – не унималась Джо Энн.
– Не знаю. От многого зависит.
– От чего?
– Ты слишком любопытна, – сказал Гай и пустил лошадь в галоп. Через мгновение он пожалел об этом. Несмотря на всего его старания не слишком перегонять Джо Энн, белый пони оказался на сотню ярдов сзади.
– Да уж, ездить верхом ты умеешь! – восхищенно воскликнула Джо Энн.
Гай покраснел:
– Ерунда. Это мне раз плюнуть.
– Не говори так, – строго поправила его Джо Энн. – Запомни, что ты Фолкс. Тебе надо научиться говорить так, как подобает джентльмену.
Гай подался вперед. Вся неутоленная жажда знаний, снедавшая его, прозвучала в голосе мальчика:
– А ты меня научишь? Не очень-то много довелось мне учиться. Научишь, Джо?
– Конечно, – молвила маленькая богиня. – Давай-ка спустимся к пруду…
Этот день стал началом целой череды таких же волшебных дней. Они ездили верхом, смеялись, плескались вместе в пруду, после того как Гай научил ее плавать, – ведь даже в четырнадцать лет он не утратил еще невинности детства. Их не смущала нагота друг друга.
Но помимо этого было еще одно обстоятельство, столь же драгоценное, сколь и редкое: тогда, в длинные дни этого первого лета, когда теплые бризы колыхали многолетнее сорго, из сосняка доносился плачущий голос горлицы, а охотничьи псы жалобно выли в дубовой роще, словно пели свою древнюю песнь погони и смерти, далекую и грустную, растворенную в беспредельности воздуха, подобную звону колокольчиков на ветру, они научились любить друг друга задолго до того, как в них проснулись настоятельные веления плоти и когда они впервые поцеловались, крепко прижимаясь ртами, смущенные от охвативших их чувств. И, когда эти желания пришли к ним, им было чем их оправдать, поэтому темное волшебство ищущих рук и тесных объятий никогда полностью не заменило им яркого волшебства дружбы, привязанности друг к другу, общности. Хорошо, когда бывает именно так, но это случается очень редко.
Осенним днем они ехали верхом через дубовую рощу, через груды опавших листьев, красных и золотых, гонимых ветром.
– Я не смогу быть завтра, – сказала Джо Энн. – Снова надо браться за учебу. Эта противная мисс Брэнвелл приезжает.
– И я бы хотел начать заниматься, – откликнулся Гай. – Нужно много знать, так как же не учиться…
Джо Энн повернулась в седле и посмотрела на него.
– Я поговорю с папой! – воскликнула она. – Прямо сейчас попрошу его!
– Он никогда не согласится!
– Согласится, вот увидишь! – заявила Джо Энн самодовольно. – Папа сделает все, о чем бы я его ни попросила. Пойдем!
Они поехали к дому. Один из негров вышел им навстречу и взял поводья.
Джо Энн схватила Гая за руку и потащила за собой вверх по лестнице.
– Уж и не знаю, – сказал Гай. – Никогда не бывал у вас. А вдруг твоей маме это не понравится?
– О, не беспокойся! – рассмеялась Джо Энн. – Она очень изменилась за это лето. И кричит гораздо меньше, чем раньше. Папа говорит, он сам не может понять, что с ней стало.
Они поднялись по лестнице на галерею, а оттуда – в большой зал. Гай отстал, разглядывая все вокруг. Он был поражен непривычным великолепием огромных канделябров из граненого стекла, позванивающих, как миллионы хрустальных колокольчиков, при малейшем движении воздуха, и ковров, в которых нога утопала по щиколотку. Мягко отсвечивала дорогая мебель темного цвета, отполированная заботливыми руками, одни занавески и портьеры стоили больше, чем дом, в котором жил теперь Гай со своей семьей, а со стен, ряд за рядом, хмуро смотрели на него Фолксы, воинственные и суровые предки, их одежда менялась от поколения к поколению – великолепные кавалеры в сверкающих переливчатых шелках и кружевах, плюмажах и париках, завитые и напудренные.
Здесь было над чем задуматься: вот его предки, всегда, с самого начала его рода, избранные, все сплошь лорды и леди, мужчины властного вида, женщины непревзойденной прелести.
Гай почувствовал прилив гордости. Он замер, огонь запрыгал и затанцевал в его темных глазах.
– Я – Фолкс, – прошептал он. – Я потомок этих людей. Таких замечательных людей, и я буду…
– Ну пошли же! – позвала его Джо Энн.
Она распахнула дверь в кабинет и остановилась, до них донесся голос Джеральда:
– Но должно же быть какое-то объяснение, Речел. Ты никогда раньше не ездила верхом ночи напролет. Если не можешь заснуть, я вызову доктора Уильямса, чтобы он прописал тебе…
– А мне нравится ездить верхом в темноте. Это чудесное, чудесное ощущение, Джерри. Наплыв темноты, ветер свистит у тебя за спиной, но ты этого не поймешь. Ты всегда страдал от недостатка воображения, да и многих других качеств тебе недостает.
– Возможно, – голос Джеральда вдруг стал ледяным, ломким, – у меня больше воображения, чем ты думаешь, Речел. Мне приходилось его несколько обуздывать в последнее время. Не добивайся, чтобы я дал ему волю. Последствия могут быть…
Его слова внезапно оборвал звенящий, как серебро, смех Речел:
– Гибельными? Возможно, Джерри, но для кого? Говоришь, ты сдерживаешь свое воображение? А зачем, трусишка? Ведь в душе ты трус и знаешь это. Невыгодно иметь слишком богатое воображение, не правда ли? Того, о чем ты думаешь, конечно нет, тем хуже…
– Речел!
Она спокойно продолжала говорить, как будто не слышала его:
– …ведь так ты мог бы наконец узнать, что такое Фолкс и что такое мужчина…
– А ты, значит, узнала?
– Я узнала, – грустно сказала Речел, – только одно, Джеральд Фолкс, если у тебя есть хоть какое-то право называть себя так, – что такое мужская честь. А этого ты тоже не поймешь. И не приставай ко мне, Джерри, а то я…
