Константин Бадигин - Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка
— Говори, — повторил Иван Степанович.
— Капитан Ричард Хейли задумал разбить нашу крепость на Ситке, а всех русских и кто с ними — убить. Надо тебе идти в крепость, помогать.
— Капитан Хейли сам будет разорять крепость? — усомнился Круков.
— Почему сам? Колоши нападут. Он дал вождям пушки, ружья и порох. Всех русских убьют.
— Но ведь вожди ситкинских индейцев — друзья Баранова?
— Пусть не верит им Баранов. Не друзья, а враги.
Командир Иван Степанович Круков совсем недавно встречал индейских вождей острова Ситки в гостях у Баранова. Получив богатые подарки, они клялись в верности. У правителя Русской Америки тогда не было никаких подозрений.
— Откуда ты узнал эти новости?
— Ты мне не веришь? — Креолnote 2[87] огорчился.
— Я верю тебе, но хочу укрепить свою веру.
— Хорошо, я два года работал у капитана Хейли матросом на его бриге «Провидение», а когда узнал, что задумал капитан, убежал. И вот я у тебя. Я захватил кинжал капитана Хейли.
Креол вытащил из ножен острый длинный нож и положил на стол. На белой ручке из слоновой кости Иван Степанович прочитал: «Роберт Хейли».
Все было очень похоже на правду. Командир спросил у Слепцова:
— Тимофей Федорович, как поступить надлежит?
— Надо своих выручать, — не задумываясь, ответил приказчик. — В крепости не ждут нападения, — добавил он. — Если ее захватят индейцы, русским пощады не будет.
На галиоте стояло шесть пушек. В запасе достаточно пороха. У всех промышленных огнестрельное оружие.
— Значит, советуешь идти на выручку?
— Советую.
Командир посмотрел на ветер, на паруса. Заметив, что ветер отошел немного к югу, скомандовал рулевому:
— Право на борт!
Рулевой стал поворачивать руль.
Промышленные побежали к парусам. Галиот «Варфоломей и Варнава» взял курс к острову Ситке.
— Как это интересно! — сказала Елена Петровна, отложив вязанье и мечтательно смотря на море. — Индейцы, английские пираты, русская крепость… Совсем как в авантюрном романе.
Около полуночи ветер усилился. С моря появилась крупная зыбь. К рассвету разыгралась буря. Ветер свирепо рвал паруса, гнул мачты, хлопал снастями. Пришлось закрепить все паруса, кроме зарифленного грота, под которым галиот держался в дрейфе.
Трое суток свирепствовала буря. Наконец с рассветом ветер внезапно стих. Однако крутая зыбь валила с моря по–прежнему. Вдобавок налег непроглядный туман. При восхождении солнца туман растаял, и неожиданно в трех милях открылся скалистый берег. Лот показал пятнадцать саженей, надо было уходить от берегов. Но безветрие не давало уйти под парусами, а зыбь мешала употребить буксир или весла. Галиот подносило к берегу все ближе и ближе, и вскоре Иван Степанович без подзорной трубы увидел сидящих на камнях птиц.
Гибель казалась неизбежной, в довершение беды ветер снова перешел в бурю, и галиот неудержимо повлекло на камни. На пятый день около полудня мореходов поднесло почти вплотную к каменной гряде, за которой виднелся берег. Галиот оказался среди надводных и подводных камней. Положенные якоря не держали, и судно, медленно дрейфуя, ползло на берег.
Командир отважился ночью на выход в море между камнями. Но, видно, не суждено было галиоту «Варфоломей и Варнава» избавиться от гибели. Едва он прошел опасные камни, как с грохотом переломился фока–рей.
На рассвете ветер задул с моря. Без фока отойти от берега при таком ветре не было возможности, и в девятом часу утра галиот выбросило зыбью на отмель.
Потеря судна… Что может быть ужаснее в этих диких местах? Командир галиота, как и все потерпевшие бедствие, понимал, что, кроме собственной жизни, надо спасать прежде всего оружие. Оставшимся с голыми руками на американском берегу русским грозила смерть или рабство у индейцев.
Галиот выкинуло на отливе, да еще на песок. Это было единственной удачей. Люди на паруснике были отважные и опытные. С оружием в руках мореходы ждали, когда, рассыпавшись, волна уходила в море, и бросались на берег.
Ударяя в борт, волны расшатали корпус, и вода наполнила половину трюма. Однако галиот уцелел и на малой воде остался на суше.
— Пушки и порох на берег! — распорядился Иван Степанович. — Ружья приготовить к бою.
Мореходы работали без устали, и скоро оружие и нужные вещи были на берегу. Тут же поставили две палатки, развели огонь, чтобы согреться и просушить одежду.
Не помнившую себя от страха Елену Петровну промышленные бережно перенесли с галиота на берег и уложили в палатке на мягкую постель.
Неожиданно из леса выступили вооруженные индейцы и окружили лагерь потерпевших кораблекрушение. Их было не меньше сотни.
Командир в это время находился возле обсушенного отливом галиота и распоряжался спуском реев и стеньг, дабы корабль меньше валило на прибылой воде. Чем дольше он сохранится от разрушения, тем больше нужных вещей можо с него снять. На всякий случай, увидев индейцев, Иван Степанович держал горящий фитиль, так как на галиоте оставались приготовленные к бою пушки.
— Тебе, Тимофей Федорович, приказываю следить за колошами! — крикнул он приказчику. — Держи людей в готовности.
Без приглашения в палатку, где сидел Слепцов, вошли двое индейцев.
— Тойон Ютрамаки, — ткнул себя в грудь пальцем индеец, выглядевший понаряднее и помоложе.
Лицо у него умное, смугловатое. Голову украшала затейливая прическа, из которой торчало большое орлиное перо. На плечах красовались бусы вперемежку с медвежьими клыками.
Ютрамаки стал со вниманием рассматривать Елену Петровну.
— Барановский приказчик Слепцов, — назвался Тимофей Федорович.
Вождь Ютрамаки сказал еще несколько слов, которые приказчик не понял. Что–то сказал и второй индеец.
— Позовите кадьякца Ивашку, он на всех языках говорит, — вспомнил Слепцов.
— Тойон здешнего племени, — стал переводить подошедший Ивашка, — приглашает тебя, приказчика Слепцова, в свой дом, посмотреть, как он живет. Не ходи, Тимофей Федорович, тойон может обмануть, — добавил Ивашка. — Это не колоши, а другой индейский народ и колошский язык плохо понимают.
Приказчик Слепцов вежливо отказался.
— Много дел у нас. Корабль погиб. Надо снять с него нужные вещи. Надо спешить, не то море разобьет, и тогда ничего не возьмешь. Прошу тебя, тойон Ютрамаки, будь дружествен к нам. Пусть твои люди не обижают, не выводят нас из терпения.
— Обещаю быть другом русских, — выслушав Слепцова, ответил вождь. — Что это за женщина? — показал он на Елену Петровну.
