Джеймс Купер - «Морская волшебница», или Бороздящий Океаны
— Почему от меня так долго скрывали это? — спросил взволнованный олдермен. — Почему, скажи мне ты, дерзкий и бесстрашный человек! Неужели боялись, что я причиню зло собственной дочери?
На лице контрабандиста появилась скорбная и гордая улыбка.
— Олдермен ван Беверут, мы не простые береговые торговцы. Наша торговля — это дело всей жизни; наш мир — это «Морская волшебница». А поскольку мы мало интересуемся берегом, в своих взглядах на жизнь мы выше береговых слабостей. Рождение Эудоры было скрыто от вас по желанию ее деда. Возможно, в нем говорило негодование или гордость. А если это была любовь, то он окружил девочку любовью, которая искупает обман.
— Ну, а сама Эудора? Знает ли она… давно ли она знает правду?
— Она узнала ее лишь недавно. После смерти нашего общего покровителя она лишь у меня находила помощь и защиту. Всего лишь год назад девушка узнала, что она не сестра мне. А до тех пор она, как и вы, думала, что оба мы дети того, кто не был отцом ни ей, ни мне. В последнее время я вынужден был почти безотлучно держать ее на бригантине.
— Что ж, я справедливо наказан! — простонал олдермен. — Наказан за свое малодушие бесчестием собственной дочери!
Контрабандист с достоинством подошел вплотную к олдермену, и его острые глаза сверкнули возмущением.
— Олдермен ван Беверут, — сказал он с упреком, — я передаю вам вашу дочь такой же чистой, какой была ее несчастная мать, когда тот, кто не чаял в ней души, вынужден был оставить ее под вашим кровом. У контрабандистов свои понятия о справедливости, и не только мои принципы, но и чувство благодарности требует, чтобы я защищал дочь своего благодетеля, а не причинял ей зло. Будь я и в самом деле братом Эудоры, мое отношение к ней не могло бы быть чище, чем в то время, когда она была под моей опекой.
— Благодарю тебя от всей души! — воскликнул олдермен. — Я признаю ее своей дочерью, и с тем приданым, которое в состоянии за ней дать, она вполне может надеяться выйти замуж за хорошего и честного человека.
— Ты можешь выдать ее за своего любимчика ван Стаатса, — промолвил контрабандист спокойно, но с грустью. — Она более чем достойна всех благ, которыми он может ее окружить. Олофф ван Стаатс охотно женится на ней, потому что ее пол и происхождение для него не тайна. Когда судьбе было угодно отдать этого человека в мои руки, Эудора сама ему все рассказала.
— Положительно ты слишком честен для этого грешного мира, сэр Бороздящий Океаны! Где же они, я хочу видеть влюбленных и благословить их!
Контрабандист медленно отвернулся и, отворив дверь, сделал тем, кто ждал за ней, знак войти. Тотчас вошла Алида, ведя за руку мнимого Буруна, уже в женском платье. Хотя Бюргер много раз видел девушку, которую считал сестрой контрабандиста, ее удивительная красота никогда раньше так не поражала его. Шелковистые баки исчезли, и на щеках играл румянец, который от горячих лучей солнца стал еще ярче. Темные блестящие локоны, теперь уже не уложенные с таким искусством, чтобы скрыть ее пол, завивались колечками и свободно ниспадали на лоб, обрамляя лицо, дышавшее веселым лукавством, хотя и омраченное думами. Не часто, увидишь вместе два столь прелестных существа, как эти девушки, которые опустились на колени перед коммерсантом. Казалось, одно мгновение давняя и прочная любовь дяди и покровителя боролась в его душе со вновь родившейся любовью отца. Но даже его притупленные, уродливые чувства не могли устоять перед природой, и с именем дочери на устах скупой и расчетливый олдермен бросился к Эудоре на шею и разрыдался. Суровый контрабандист, который присутствовал при этой сцене, ничем не выдал своих чувств. Но в глазах его промелькнуло сомнение, тревога и, наконец, грусть. С этим выражением на лице он вышел из комнаты, как видно, понимая, что посторонний человек не должен видеть изъявление столь священных чувств.
А два часа спустя все главные герои нашей повести собрались на берегу маленькой бухты, под сенью дуба, казалось, столь же древнего, как сам Американский континент. Бригантина готова была сняться с якоря, она оделась парусами, напоминая своей легкостью и изяществом прекрасного лебедя, которому сама природа велит плыть все дальше и дальше. Подошла шлюпка, и Бороздящий Океаны протянул руку Зефиру, чтобы помочь мальчику выйти на берег.
— Мы, люди, подвластные стихиям, очень суеверны, — сказал он, когда легкая нога ребенка коснулась земли. — Виной тому жизнь, полная опасностей, которые мы не в силах преодолеть. Много лет я верил, что, когда этот мальчик впервые ступит на берег, свершится большое счастье или еще большее несчастье. Я жду исполнения пророчества.
— Все будет хорошо, — сказал Ладлоу. — Алида и Эудора научат мальчика обычаям этой простой и благодатной страны, а он, надеюсь, быстро их усвоит.
— Боюсь, что мальчик еще не раз с грустью вспомнит те уроки, которые давала ему морская волшебница! Капитан Ладлоу, мне остается выполнить еще один долг, которым я, человек более чувствительный, чем вы, быть может, полагаете, не могу пренебречь. Если я не ошибаюсь, красавица Барбери согласна стать вашей женой?
— Да, она осчастливила меня своим согласием.
— Сэр, я не стану вдаваться в объяснения относительно прошлого, но вы оказали мне доверие, за которое я отплачу вам взаимностью. Я здесь для того, чтобы всеми возможными средствами вернуть Эудоре отца и законные права на его состояние. Если я не доверял благородной Алиде, опасаясь ее враждебного влияния на олдермена, то не забывайте, что это было до того, как я познакомился с ней и получил возможность оценить не только ее красоту. Мои люди схватили ее во флигеле и как пленницу доставили на бригантину.
— А я-то думал, что она знала всю историю своей двоюродной сестры и решила помочь вам осуществить какой-нибудь необычайный план, чтобы способствовать счастливому возвращению девушки ее близким!
— Вы ничуть не преувеличили ее беспристрастие. Чтобы как-то искупить насилие, которому ее подвергли, и поскорее успокоить ее, я рассказал своей пленнице все без утайки. Тогда же и Эудора впервые узнала все о своем происхождении. Доказательства были неоспоримые, и мы обрели преданного друга в лице той, которую считали соперницей.
— Я знал, что Алида с ее благородным сердцем не могла поступить иначе! — воскликнул в восхищении Ладлоу, поднося руку вспыхнувшей девушки к губам. — Потеряв состояние, она стала от этого только богаче, раскрыв сокровища своей души.
— Молчите! — перебил его олдермен. — К чему говорить о каких-то потерях. Все, чего требует справедливость, мы, разумеется, сделаем, но нашей колонии вовсе не обязательно знать, какое приданое дается за невестой.
