Николай Черкашин - Балтийский эскорт
В 18.40 из-за темноты все корабли исчезли из поля зрения поста связи. Вплоть до этого времени все корабли были ясно видны и различимы с поста связи. Никаких взрывов на посту не было слышно.
На рассвете 28.09 судов уже не было видно".
В дополнение к этой информации - справка МИД Эстонии:
"27 сентября в 19 часов (по местному времени) радиостанции Советской России начали передавать сообщение, что сегодня в 18 часов (Московское время) неизвестной подводной лодкой торпедирован и затоплен в районе Нарвской бухты советский пароход… Военные корабли Советской России якобы спасли 19 человек, 5 пропали без вести… Информацию о торпедировании радиостанции Советской России стали передавать спустя 2 часа после предполагаемой торпедной атаки.
Аварийное сообщение о торпедировании судна, терпящего бедствие, просьба о помощи должны были быть переданы и приняты соответствующими береговыми радиостанциями, однако ни береговые радиостанции Эстонии, ни эстонские суда не зарегистрировали подобных сигналов".
Сообщения в советских газетах были более осторожными, чем в радионовостях, пароход не торпедирован, а атакован (это значит, кто-то видел след перископа) и не затонул, а выбросился на камни, и вся команда спасена.
Я охотно допускаю, что "Пионер" вовсе и не готовился к роли подсадной утки. Могло быть и так - случайно наскочил на камни, но этой "случайности" не было цены в глазах сталинских дипломатов.
Ведь именно вечером 27 сентября в Москву прибыла правительственная делегация Эстонии, и Молотов, потрясая радиограммой о потоплении "Пионера", выдвинул дополнительное требование:
Эстония должна предоставить СССР право разместить на ее территории войска в количестве 25 тысяч человек помимо военно-морских баз.
Но ведь не зря говорят: Бог шельму метит. "Коршун" - "Пионер" сам накликал на себя беду: имитировав потопление в 1939-м, он,спустя два года, почти день в день, был потоплен немецкими самолетами в открытой части Ленинградского морского канала. Два года пролежал на грунте, затем поднят ЭПРОНом и только в конце 45-го снова вступил в строй после капремонта.
Глава шестая
КОМАНДИР ПЕЧАЛЬНОГО ОБРАЗА
Кто потопил "Металлиста"? Спасаясь от кого, "Пионер" выбросился на банку? В конце концов, какое это сейчас имело значение? Сейчас, когда Эстония в очередной раз "отстегнулась", а Польша снова назначила врагом № 1 восточного соседа.
Да и безнадежное это дело - докапываться до корней столь темных историй. Такие "белые пятна" прошлого обычно плотно заштрихованы… Узнать бы судьбу Павлинова!… Это было реальнее.
Московский художник Петр Павлович Павлинов судьбы своего дяди - Николая Яковлевича - не знал. Для него была новостью и моя находка в мемуарах Раскольникова. Зато он сразил меня тем, что извлек из каких-то ветхих телефонных блокнотов адрес… дочери Николая Павлинова!
С кузиной своей - Людмилой Николаевной, по мужу Селиной, он виделся лишь однажды. Она случайно нашла его фамилию в телефонной книге московских абонентов, позвонила наугад и выяснила, что говорит и в самом деле не с однофамильцем, а с родственником - двоюродным братом. Единственное, что она смогла сообщить ему о своем отце и его дяде, о котором Петр Павлович знал только понаслышке, так это то, что он был арестован в сороковом году органами НКВД и сгинул где-то в сталинских лагерях.
Дочь командира «Спартака» Людмила Николаевна Селина жила в получасе езды от Москвы на электричке, в бывшей Обираловке, а ныне городе Железнодорожный, месте, известном разве что тем, что по роману Толстого Анна Каренина именно там бросилась на рельсы. Однако выбраться в этот самый Железнодорожный было недосуг - проще получалось съездить в Питер или Таллинн. Я черкнул открытку, не очень надеясь на ответ - как-никак с того дня, как художник записал адрес своей кузины, прошло лет тридцать. И все же получил очень теплое - взволнованное и подробное - письмо. Людмила Николаевна была искренне изумлена, что кому-то в Москве есть дело до ее несчастного отца. Помимо всего прочего она сообщила все, что осталось в ее памяти о последних днях Николая Яковлевича в Таллинне:
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "В 1939 году почти вся интеллигенция фабрики "Лютер" стала покидать Таллинн. Отцу тоже предложили ехать с ними, но он категорически отверг это предложение, так как ни в чем не считал себя виновным перед Советской властью.
В 1940 году, когда в Таллинн пришла Советская власть, на следующий же день отец был арестован. Мы жили тогда в квартире ведомственного дома фабрики "Лютер". К фабричной проходной подъехала черная легковая машина с двумя оперативниками в гражданской одежде. Отца не было дома. Я стала ждать его у ворот рядом с машиной. Когда подошел отец, его сразу взяли под руки и хотели посадить в машину. Я закричала и стала требовать, чтобы отца доставили домой и там предъявили обвинение. Дом был рядом. Мы прошли в квартиру, и туда же пригласили понятых. Однако никакого обвинения отцу так и не предъявили. (Брали по спискам, и оперативники порой и сами не знали, в чем виновен тот или другой арестованный. - Н.Ч.)
Я проводила отца до машины и спросила у одного из оперативников: когда я смогу узнать о судьбе папы. Тот ответил: "Приходите завтра и спросите товарища Мура. Он вам все расскажет".
Утром я прибежала в это учреждение и стала искать товарища Мура. Все, к кому я обращалась, издевательски похохатывали: "Мы все здесь из МУРа". Я тогда не знала, что МУР - это московский уголовный розыск.
И так с тех пор я об отце ничего не знаю.
Л.Н.Павлинова-Селина ".
И все-таки я сумел выбраться в Железнодорожный… Я приехал к Селиной не один - вместе с корреспонденткой радиостанции "Юность" Ольгой Красивской, которая загорелась сделать радиопередачу о братьях Павлиновых.
Пожилая худенькая женщина встретила нас в крохотной "хрущобке", рукодельно обитой вагонкой, украшенной деревянными поделками.
- Это все муж мой, - перехватила наши восхищенные взгляды хозяйка. - Кстати, тоже моряк. Только совсем простой. Коком на тральщике служил. В Таллинне. Там мы и познакомились.
Мы тоже стали знакомиться, и очень основательно. На стол легли семейные альбомы.
Я смотрел на свою собеседницу во все глаза и думал о… ее соседях. Соседях по лестничной площадке, дому. Как бы они удивились, если бы вдруг узнали, что эта женщина, такая же, как они, замордованная в очередях за сахаром или молоком, почти неотличимая от них в толпе, штурмующей двери автобуса или уныло высматривающей с перрона электричку, - внучка известного флотского генерала, дочь офицера, командира эсминца, выпускница таллиннской русской гимназии и даже бывший морской скаут (была такая организация в довоенной Эстонии).
