Юрий Рытхэу - Остров надежды
— Придет ли такое время, — вздохнул Иерок, — когда эскимос не будет должен белому человеку?
— А время это пришло, — заметил Ушаков. — Трудовой человек не должен никому, кроме самого себя.
— Как это? — удивился Иерок.
— Очень просто. Все, что лежит в трюмах и на палубе — это общее, народное достояние. Оно принадлежите равной степени и мне, и тебе, и Кивьяне, и его сыну, твоему зятю Апару и красавице Нане…
— Я тебя что-то плохо стал понимать, умилык, — с сомнением покачал головой Иерок. — Раз все это наше общее, как ты говоришь, то почему твой человек всюду повесил замки? Кого он боится?
— Он боится воров, — сказал Ушаков.
— Среди моих сородичей воров никогда не было, — с гордостью заявил Иерок. — Разве они есть среди русских?
— Среди русских есть воры, — спокойно ответил Ушаков и продолжил: — Люди не могут все в один день стать хорошими, честными. Они идут в будущее из тяжкого, темного прошлого, где были нечестные и жадные, обманщики и жулики. Пока мы всех людей не переделаем, к сожалению, будут нужны и замки…
— А среди большевиков есть воры? — вдруг спросил Иерок.
Ушаков усмехнулся.
— Большевики — такие же, как все, живые люди, доверчивые и добрые. Конечно, кто-то может обмануть и пробраться в наши ряды, выдав себя на первое время за такого, как мы. Но нечестность легко обнаруживается…
— Я бы этого не сказал, — осторожно заметил Иерок. — Худое люди тщательно прячут… Так как же быть с товарами для моих земляков?
— Давайте соберем всех в кают-компании и поговорим, — предложил Ушаков. — Я расскажу об острове, о той жизни, которую мы все вместе будем налаживать там, об условиях кредита…
Просторная кают-компания «Ставрополя» чудом сумела вместить всех эскимосов. Поглядев на них, Ушаков вдруг отметил, что эти люди уже не кажутся ему безликой, сливающейся в одно массой смуглых, узкоглазых, скуластых лиц. Он отметил, что все они разные — и не только по возрасту, но и по характеру. Вон здоровенный Кивьяна со своим семейством. Кухлянка у него старенькая, вся вытертая, но тщательно зашитая. В Урилыке, когда готовились к отъезду, Иерок, характеризуя каждого из переселенцев, не очень одобрительно отозвался о нем. В его замечании угадывалась досада и недовольство его жизнью.
— У него столько силы, а яранги своей не имеет, — сказал Иерок.
— А где же он живет? — удивился Ушаков.
— В земле…
— Как в земле?
— Выкопал себе нору и живет как дикий зверь, — сердито объяснил Иерок.
Надо сказать, что Ушаков, приглядевшись к эскимосскому жилищу, приметил, что, несмотря на внешнюю непривлекательность, сбитая из плавника и покрытая моржовыми кожами яранга с ее внутренним меховым пологом из оленьих шкур была хорошо приспособлена к суровому климату здешних мест. Кроме того, для ее строительства использовались материалы, которые можно было добыть на месте.
Заинтересовавшись, Ушаков пошел посмотреть жилище Кивьяны. Да, это была и впрямь полуземлянка, крытая поверх каркасом из массивных челюстных костей гренландского кита. В тесном жилище не было мехового полога, и от чада коптящих жирников невозможно как следует разглядеть внутреннее убранство. Зато детишек было так много, что казалось, ступить некуда, того гляди раздавишь кого-нибудь.
Однако Кивьяна поразил Ушакова своей жизнерадостностью, постоянной готовностью всем помогать.
Вон сидит Етувги по прозвищу «человек без ружья»: несколько лет назад он утопил свой единственный винчестер в береговой полынье и с тех пор никак не мог наскрести денег на новый. Пришлось ему вспоминать древние дедовские способы охоты, и зимой он ловил нерпу сплетенной из тонкого ремня сетью.
А вон — молодые ребята, Таян, силач Клю, ловкий, стремительный Анакуль, тихий и задумчивый Анъялык…
Вон Апар, кочевой чукча, однако внешне ничем не отличавшийся от эскимосов, и его молодая жена Нанехак, не сводящая с Ушакова своих больших черных, словно смазанных тюленьим жиром, глаз. Встречаясь с ее взглядом, Ушаков всегда чувствовал в нем что-то особенное, какую-то жажду знаний, неутоленное любопытство.
Ушаков приготовил схематическую карту острова Врангеля, увеличил ее с помощью кальки в штурманской парохода и теперь аккуратно прикрепил кнопками к стене.
— На лежащую нерпу похожа, — серьезно заметил степенный, рассудительный Тагью, посасывая свою неизменную трубку с крохотной медной чашечкой на конце, в которую табаку умещалось всего на две-три затяжки.
— На лахтака, — поправил его старый шаман Аналько.
Ушаков сел за стол и поискал глазами Иерока. Нашел. Тот расположился среди своей семьи.
— Иди сюда, — позвал его Ушаков. — Будешь мне помогать.
— Чем я могу помочь? — удивился Иерок. — Говори сам, а я буду отсюда смотреть.
— Нет, я хочу, чтобы ты был рядом. Мы ведь с тобой уже все обсудили. Вдруг я что-то забуду или пропущу, вот ты и поможешь мне…
Переводил, как всегда, Иосиф Павлов.
— Мои дорогие друзья и товарищи, — начал Ушаков и оглядел слушателей. Ему показалось, что Нанехак как-то странно встрепенулась и легкая улыбка скользнула по ее округлому, еще не потерявшему детские черты лицу. — Каждое мгновение приближает нас к той земле, которая ждет вас уже многие тысячи лет. Эта земля называется остров Врангеля, и очертания ее вы можете видеть на этом чертеже. Там есть ровные тундровые пространства, есть горы. Но кругом — берег и родная вам стихия — море, полное моржей и тюленей. На острове водится белый медведь, песцы и другие звери, на которых вы можете охотиться. Но самое главное — там много моржа. Есть большие лежбища по южному побережью, вот здесь, в районе бухты Роджерс и чуть дальше, на мысе Блоссом…
Ушаков взял карандаш и показал на карте название места.
— Мы еще окончательно не решили, где будем селиться. Это зависит от ледовой обстановки вокруг острова. Но я думаю, что лучшее место — это бухта Роджерс, потому что здесь есть пресная вода, такая же лагуна, как в вашем Урилыке, и галечная коса… Там, быть может, мы и поставим наши дома и яранги. Но это будет только началом новой жизни. Главное наше дело — это обжить остров, населить его людьми, которые будут жить в согласии с природой. Вы знаете, что в России победила революция, скоро мы будем праздновать десятилетие нашей республики. Что такое наше будущее? Это прежде всего жизнь, основанная на интересах простых людей. У нас не будет так: у одного есть все, а у другого — ничего. Все будут равны, и только труд будет определять положение человека в обществе…
Ушаков подождал, пока Павлов перевел его слова. Потом услышал, как эскимосы стали о чем-то переговариваться между собой.
