Джозеф Конрад - Лорд Джим. Тайфун (сборник)
Он улыбнулся Джаксу со своей высоты и продолжал покуривать и тихонько посматривать по сторонам, как некий добрый дядя, любезно выслушивающий взволнованного школьника. Затем, весьма заинтересованный рассказом, но бесстрастный, он спросил:
– И вы отказались от контракта?
– Нет! – крикнул Джакс измученным, унылым голосом, заглушившим, однако, на миг трескотню лебедок «Нань-Шаня».
Работали все лебедки, подхватывая стропы с грузом и поднимая их высоко, до конца длинных подъемных стрел, – казалось, для того только, чтобы затем беззаботно дать им сорваться. Грузовые цепи стонали в ручных лебедках, с бряцанием ударялись о края люков, звенели за бортом, все судно содрогалось, а длинные серые бока его дымились в облаках пара.
– Нет! – крикнул Джакс, – я не отказался. Что толку? Все равно что об стену горох! Такого человека не заставишь понять, если он не понимает. Он прямо поражает меня.
В это время капитан Мак-Вер, вернувшись с берега, проходил по палубе с зонтом в руке в сопровождении унылого китайца, который бесшумно следовал за ним в шелковых, на бумажной подошве туфлях и также с зонтом в руках.
Капитан «Нань-Шаня» тихим голосом и углубившись, по обыкновению, в созерцание своих сапог, объявил, что этим рейсом необходимо будет зайти в Фучжоу, и выразил пожелание, чтобы мистер Рут поднял пары назавтра после обеда, ровно к часу дня. Он сдвинул шляпу на затылок, чтобы вытереть пот со лба, причем заметил, что он терпеть не может сходить на берег. Мистер Рут, не проронив ни слова, продолжал пыхтеть на высоте своей сигарой; его правый локоть покоился при этом на ладони левой руки. Затем Джаксу тем же приглушенным голосом было предписано держать свободной от груза переднюю междупалубную часть, которая предназначалась для размещения там двухсот кули. «Компания Бен-Хин» отправляет эту партию на родину. Провиант – двадцать пять мешков риса – будет доставлен сейчас на сампане. Все кули прослужили семь лет, говорил капитан Мак-Вер, и у каждого есть сундук из камфарного дерева. Нужно поставить на работу плотника: пусть прибьет трехдюймовые планки вдоль нижней палубы на корме и на носу, чтобы эти ящики не сдвинулись с места во время плавания. Джаксу немедленно следует заняться этим делом. «Вы слышите, Джакс?..» Этот китаец поедет до Фучжоу, будет переводчиком. Он клерк «Компании Бен-Хин» и хотел бы осмотреть помещение, предназначенное для кули. Пусть Джакс проводит его на нос… «Вы слышите, Джакс?»
Джакс в соответствующих местах вежливо, без всякого энтузиазма вставлял: «Да, сэр», потом бросил китайцу: «Иди, Джон. Твой смотреть», – и тот немедленно последовал за ним по пятам.
– Хотел здесь смотри и хотел там, все равно хорош будет, – сказал Джакс. Не обладая способностями к восприятию иностранных языков, он немилосердно коверкал колониальный жаргон. Указав китайцу крытый люк, он продолжал: – Хватал номер один, спал будешь хорош. Э?
Он был груб, но приветлив. Китаец печально и безмолвно смотрел в темный люк; казалось, он стоит у края раскрытой могилы.
– Дождь внизу не будет хватал, – объяснил Джакс. – Хорош внизу. А будет погода хорош, гуляй ходя наверх, – продолжал он, воодушевляясь. – Делай так: пу-у! – Ом выпятил грудь и надул щеки. – Видел, ходя? Дышал свежий воздух. Хорош. Э? А здесь штаны стирал ходя – чов-чов наверху? Смотрел, ходя.
Оживленно жестикулируя руками и работая челюстями, он старался наглядно изобразить, как в хорошую погоду кули будут кушать рис и стирать свое платье на палубе. Китаец, скрывая под кротким, меланхолическим видом свое недоверие к этой пантомиме, переводил миндалевидные глаза с Джакса на люк и обратно.
– Осень холосо, – произнес он безутешным шепотом и плавно понесся по палубе, ловко избегая попадавшиеся на пути препятствия. Наконец он исчез, низко пригнувшись под стропом с десятью рогожными мешками, наполненными каким-то дорогим товаром и издававшими отвратительный запах.
Тем временем капитан Мак-Вер поднялся на мостик и вошел в штурманскую рубку, где письмо, начатое им два дня назад, дожидалось окончания. Эти длинные письма начинались словами: «Моя дорогая жена», и стюард, занимавшийся здесь мытьем пола и стиранием пыли с ящиков хронометров, не упускал обыкновенно случая ознакомиться с их содержанием. Они интересовали его, быть может, больше, чем ту женщину, которой они предназначались; вероятно, по той причине, что они подробнейшим образом, до мельчайших подробностей, излагали события каждого рейса «Нань-Шаня».
Капитан, верный фактам, излагал их старательно и точно на нескольких страницах. Дом в северном предместье, куда эти страницы адресовались, имел маленький садик перед выступами окон, глубокий, приличного вида подъезд, с цветными стеклами в рамках из имитации свинца на входной двери. За этот дом он платил сорок пять фунтов в год и считал эту цену не слишком высокой, так как миссис Мак-Вер (претенциозная особа с тощей шеей и пренебрежительными манерами) была некоторым образом дамой и у соседей считалась «высшего круга». Унизительный страх перед тем моментом, когда ее супруг навсегда вернется домой, был единственной тайной ее жизни. Под той же крышей обитали дочь по имени Лидия и сын Том. Эти двое были только слегка знакомы со своим отцом. Главным образом они знали его как редкого, но привилегированного посетителя, который по вечерам курил трубку в столовой и ночевал в доме. Худощавая девочка в общем немного стыдилась его; мальчик был открыто и глубоко безразличен к нему, смело и непритворно, как это бывает у мужественных подростков.
А капитан Мак-Вер двенадцать раз в год аккуратно писал домой с Китайского побережья, странным образом выражая желание, чтобы «напомнили о нем детям» и подписываясь «твой любящий супруг» с таким спокойствием, как будто эти слова, так долго употребляемые и столь многими людьми, были, помимо самой формы их, какими-то изношенными предметами выцветшего значения.
Китайские моря – Северное и Южное – узкие моря. Они полны повседневных красноречивых фактов: острова, песчаные отмели, рифы, быстрые и изменчивые течения говорят сами за себя, и всякому моряку их язык кажется понятным и точным. На капитана Мак-Вера, знающего цену реальным фактам, их речь возымела такое действие, что он забросил свою каюту внизу и целые дни проводил на мостике судна, часто обедал наверху, а спал в штурманской рубке. Здесь же сочинял он и свои письма домой. В каждом письме без исключения встречалась фраза: «В этот рейс погода стояла очень хорошая», или подобное же сообщение в несколько иной форме. И эта удивительно настойчивая фраза отличалась той же безупречной точностью, как и все остальное письмо.
