Александр Старшинов - Наследник императора
И хотя задыхался он очень правдоподобно, на самом деле трубу, подающую воду из сакральной зоны, сломал сам Бицилис. «Лазутчика» изобразил один из римлян-дезертиров, его голову, обезображенную до неузнаваемости, насадили на кол в назидание римлянам (так думали почти все в крепости). На самом деле так Бицилис подавал знак: приказание Траяна выполнено.
Несмотря на большие потери в городе все еще оставалось много народу. Правда, после убийственного сражения в долине, в основном это были женщины и дети. Воду для питья теперь таскали от источника ведрами — и все равно всем не хватало — людям, и в особенности животным: цистерна для воды была пуста: уже три дня как не было ни одного дождя, и только роса по утрам давала немного влаги. О том, чтобы гасить пламя, не могло быть и речи.
Стоял страшный шум — крики людей, стоны раненых, ржание лошадей, лай собак. Теперь еще и женщины выли на все голоса, плакали дети. Разве что мужчины стояли молча, наблюдая, как бесится пожирающее каменную стену пламя, как пожар охватывает деревянные дома.
— Не иначе гнев богов, — сказал Бицилис.
Достаточно громко сказал, так, что не только Децебал, но и столпившиеся неподалеку коматы услышали.
— Гнев богов… — зашелестел шепот, растекаясь в толпе не хуже болотного пожара, что уходит в глубину, а потом, вырываясь наружу, обрушивает внутрь огненного котла и деревья, и людей.
Внезапно заклубились тучи, наползли на крепость, закрывая ее от штурмующих. Синие гневные завитки кипели по краям, а в глубине вспыхивали одна за другой ослепительные зарницы. Гроза обещала вот-вот пролиться дождем.
— Это Гебелейзис-Замолксис подает нам знак, — Децебал поднял голову к небу, расправил плечи. Порыв сильного ветра взметнул его плащ и выбившиеся из-под шапки кудри, разметал по груди седую бороду.
Лучники, собравшись возле царского дворца, тут же принялись слать стрелу за стрелой в тучи — напоминать богу о своем обещании хранить дакийский народ и помогать против чужеземцев.
И дождь хлынул — вот только шел он западнее крепости — струи лились на римлян, вода стекала по склону, а огонь продолжал пылать. Гроза, что должна была принести избавление Сармизегетузе, отступала, будто испугалась римского императора, и теперь спешно отдавала свою силу римлянам.
— Замолксис, дай мне знак! — закричал Децебал, поднимая руки к небу.
В ответ сверкнула молния, огненное ее копье ударило в сторожевую башню и подожгло. Мгновенно охваченная огнем, деревянная башня превратилась в огромный факел. Даки стояли, изумленные, пораженные творящимся на их глазах: боги отвернулись от них, причем отвернулись столь демонстративно!
— Замолксис! — закричал Везина.
Небо в ответ лишь ветвилось молниями, гром громыхал, будто невидимый великан колотил кулачищами в медный щит, полотнище дождя колебалось, приближаясь к крепости, но гроза все медлила, как будто не в силах была добраться до Сармизегетузы, как будто неведомая сила ей мешала.
«Дух мщения…» — вспомнил Везина распростертое на андезитовом круге изуродованное тело римского солдата.
Децебал вдруг пошатнулся и упал. В первый момент Везине показалось, что царя поразило молнией. Телохранители подняли владыку, подхватили под руки и повели к дворцу. Народ молча расступился. Лишь слышались плач и непрерывный кашель — крепость заволокло дымом, и даже порывы сильного ветра не могли его разогнать — они лишь гнали огонь от дома к дому.
Растерянность охватила всех, кто увидел этот очевидный и презрительный ответ Гебелейзиса. Прежде боги были снисходительны к их народу, ныне они не желали победы Децебалу и не собирались спасать его столицу. Царь двигался как во сне, с трудом переставляя ноги и опираясь на плечо одного из телохранителей, но, казалось, ничего не слышал и не видел. Следом за ним шли двое — Бицилис и Везина.
— Диег! — позвал вдруг Децебал, позабыв, что брат его, верный во всем помощник, пал в недавней битве, как и любимый старший сын Скориллон. Внуки, мальчишки, сыновья дочери, бежали вслед за телохранителями, сжимая в руках сики, — их детские руки еще не в силах были орудовать фальксами, но с кривым кинжалом обращались мастерски.
Однако Везина не пустил в покои Децебала ни мальчишек, ни телохранителей, лично довел царя до кровати и усадил — ложиться тот отказался. Последний свой совет в столице Децебал держал лишь с двумя пилеатами.
— Если начнется штурм и станет ясно, что крепость не отстоять, уйдем к нашим храмам, — предложил Везина. — По северному склону спустимся вниз и побежим на север. Там нас примут вожди свободных даков.
— Многие воины хотят драться до конца, — возразил Бицилис. — Их в будущем ждет прекрасная и новая жизнь, как обещал Замолксис.
— Боги отвернулись от нас! — закричал Везина. — Или ты не видел? Уходи, великий царь! Это не люди — боги нас гонят отсюда.
Внезапно дождь наконец прорвался в столицу, струи воды обрушивались, гася пламя, бревна и раскаленные камни шипели, будто змеи, удушливый дым заползал в окна. Город все еще не хотел умирать. Децебал повернулся к окну и стал смотреть на рушащийся с неба поток. В глазах его была смертная тоска, как будто он, умирая, искал, за что зацепиться, чтобы спастись, но не находил.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Сабиней. Простой комат по-прежнему числился в сотрапезниках царя, хотя Децебал порой гневался и гнал Сабинея от себя. Сейчас комат был весь в копоти, и от него воняло дымом — с южной стены он ушел последним.
— Надо бежать, великий царь, — сказал он. — На север или на восток. Крепость нам не отстоять, южная стена вот-вот рухнет. Уйдем, пока дорога еще не перерезана римлянами.
— Да, мы уйдем на север — в Пятра Крави, — внезапно не то взвыл, не то закричал Везина. — Там, на севере, встретим римлян, утопим их в водах Мариса, не позволим им пройти! Зимой вернемся, обернемся волками и загрызем их…
Децебал глянул на Везину налитыми кровью глазами. О, если бы сила его ненависти равнялась силе физической — он бы голыми руками передушил всех захватчиков, всех до одного.
— Столицу не отстоять, — поддержал Сабиней Везину, хотя прежде они смотрели друг на друга волками. — По северной тропе можно спуститься небольшими отрядами.
Все ждали ответа Децебала, но тот сидел недвижно, будто окаменел, и молчал. Взгляд его по-прежнему безжизненно скользил по лицам окруживших его друзей, будто не видя.
— Встретимся в Капилне, — предложил Везина, так и не получив от царя ответа.
— Я останусь, — заявил Бицилис. — Буду защищать крепость до конца.
