Бернард Корнуэлл - Король зимы
Он снова коснулся железного бруска.
— Была, — спокойно сказал я. — Но теперь ее там нет.
— Нимуэ... — Он произнес это имя неуверенно. — Она останется здесь?
— Нет, сегодня же мы все отправляемся на восток.
— И оставляете нас одних? — обидчиво протянул он. — Мне не хватает Хьюэла.
— И мне тоже.
Он вздохнул.
— Времена меняются, Дерфель. Тор уже не тот, каким был раньше. Мы все теперь старые, а детей здесь не осталось. Мне недостает их, и бедняге Друидану не за кем гоняться. Пеллинор бормочет что-то несуразно напыщенное, а Моргана становится жестче и непреклоннее.
— Разве она не всегда была такой? — наивно спросил я.
— Она утеряла свою силу, — объяснил он. — Не ту, что помогает ей разгадывать сны или лечить больных, но силу радости, которую давало присутствие Мерлина на Торе, а Утера — на троне. Это ее ожесточило, Дерфель. И на Нимуэ она обижена. — Он помолчал, раздумывая. — Особенно она обозлилась, когда Гвиневера призвала Нимуэ, чтобы бороться с Сэнсамом, возводившим церковь в Дурноварии. Моргана считала, что надо было позвать ее, но, по слухам, леди Гвиневера не терпит около себя уродов. Представь себе рядом с ней Моргану! — Он хихикнул. — Но она все еще сильная женщина, Дерфель, и честолюбива не меньше, чем ее брат. Вот почему она недовольна, что вынуждена оставаться здесь, выслушивая сны крестьян и размалывая лечебные травы. Она устала! Так устала, что снисходит до игры в кости с этим ужасным епископом Сэнсамом. Зачем они выслали его в Инис Видрин?
— Потому что не хотят, чтобы он был в Дурноварии. А он и в самом деле поднимается сюда, чтобы играть в кости с Морганой?
Гудован кивнул.
— Он твердит, что ему надоели дураки, а Моргана самая умная в Инис Видрине. И, осмелюсь предположить, он прав. Он втолковывает ей, конечно, полную ерунду о девственнице, ощенившейся Богом, которого пригвоздили к кресту, но Моргана пропускает эту чушь мимо ушей. По крайней мере, я на это надеюсь.
Он отпил из рога хмельного меда, в котором отчаянно билась тонувшая оса. Когда Гудован положил рог на стол, я выловил осу и раздавил ее.
— Христиан прибавляется, Дерфель, — продолжал Гудован. — Даже жена Гвилиддина, эта милая женщина Ралла, перешла в другую веру, а это означает, что Гвилиддин и двое их детей последуют за нею. Мне-то все равно, но почему они так много поют?
— Ты не любишь пение? — поддразнил я его.
— Никто не любит хорошую песню больше, чем я! — рассердился он. — Боевая песнь Утера или грозное песнопение Тараниса — вот что я называю песней, а не этот вой и стенания грешников, вымаливающих милость Божью. — Он вздохнул и покачал головой. — Я слышал, ты был в Инис Требсе?
Я поведал ему историю падения города. Эта печальная история как нельзя лучше звучала под унылый шум дождя и в час, когда мрак опускался над всей Думнонией. Я умолк, а Гудован еще долго не отрывал невидящих глаз от полуоткрытой двери. Мне показалось, что он уснул, но когда я поднялся со стула, он сердито махнул рукой, приказывая сесть.
— Все действительно так плохо, как толкует Сэнсам? — спросил он.
— Дела плохи, друг мой, — признался я.
— Выкладывай.
Я рассказал ему, как люди из Ирландии и Крниша совершали набеги на западные земли, где Кадви все еще хорохорился, делая вид, что правит независимым государством. Тристан честно старался удержать солдат своего отца, но Марк не устоял, стремясь обогатиться за счет слабеющей Думнонии. Я поведал Будовану о том, как сакс Элла нарушил договор, но добавил, что главную угрозу таит армия Горфиддида.
— Он собрал людей из Элмета, Повиса и Силурии, — сказал я, — и, как только будет убран урожай, он их всех поведет на юг.
— Разве Элла не сражается против Горфиддида? — спросил старик.
— Горфиддид купил мир с Эллой.
— Значит, Горфиддид выиграет битву? — тихо спросил Гудован.
Долгое время я молчал.
— Нет, — наконец проговорил я, не будучи ни в чем уверен, но мне не хотелось волновать старого друга. Пусть последней вспышкой в его слепых глазах не будет сверкнувший клинок врага. — С ними будет биться Артур, — сказал я, — а его еще надо победить.
— Ты тоже будешь сражаться?
— Это теперь моя работа, Гудован.
— Ты мог бы стать хорошим писцом, — печально проговорил он, — а это чтимая и полезная профессия, хотя лордами эти люди не становятся.
Я думал, что он не знает о моем вновь приобретенном титуле, и внезапно мне стало ужасно стыдно, что я так этим гордился. Гудован ощупью нашел рог и еще раз отхлебнул меду.
— Если увидишь Мерлина, — сказал он, — передай ему, чтобы возвращался. Тор мертв без него.
— Я скажу ему.
— До свидания, Дерфель, — буркнул Гудован, и я почувствовал, что он не надеется встретиться со мной в этом мире.
Я попытался обнять старика, но он отмахнулся, опасаясь не удержаться от слез.
Артур ждал у морских ворот. Он неотрывно глядел на запад, где бесконечные болота были затянуты серой сеткой дождя.
— Не лучшая погода для урожая, — мрачно проговорил он.
Над морем Северн сверкнула молния.
— После смерти Утера была такая же гроза, — сказал я.
Артур плотнее закутался в плащ.
— Был бы жив сын Утера...
Он замолчал, не договорив. Его хмурый вид был под стать погоде.
— Сын Утера не смог бы побить Горфиддида, лорд, — сказал я. — И Эллу тоже.
— И с Кадви он бы не сладил, — добавил он с горечью. — И с Кердиком. Так много врагов, Дерфель.
— Тогда радуйся, что у тебя есть друзья, лорд.
Он ответил мне улыбкой, потом повернулся и посмотрел в другую сторону.
— Я беспокоюсь об одном друге, — тихо проговорил он. — Опасаюсь, что Тевдрик не станет драться. Он устал от войны, и я не могу винить его за это. Гвент пострадал гораздо больше Думнонии. — Он обернулся ко мне. В глазах его стояли слезы, а может, это были капли дождя? — Я хотел свершить великие дела, Дерфель, — сказал он. — По-настоящему великие. А в конце концов именно я их и предал.
— Нет, лорд, — твердо ответил я.
— Друзья должны говорить правду, — укоризненно проговорил он.
— Тебе нужна была Гвиневера, — решился я, смущенный тем, что говорю ему такое, — и тебе суждено было соединиться с ней. Сами боги привели ее тогда в пиршественный зал. Не нам, лорд, читать мысли богов, надо просто проживать свою судьбу.
Он поморщился, ибо всегда считал, что сам хозяин своей судьбы. Но спросил о другом:
— Ты кого-нибудь любишь, Дерфель?
— Единственная женщина, которую я люблю, лорд, увы, не для меня.
— Бедный Дерфель, — тихо проговорил он.
Что-то в тоне его голоса заставило меня посмотреть на него. Я вспыхнул. Неужели он решил, что я говорил о Гвиневере? Но Артур уже отвернулся и смотрел на выходящую из дома Нимуэ.
