Нина Соротокина - Канцлер
— Войдите же!
Перед Екатериной предстала статс-дама Шаргородская, добрая, недалекая простушка, она была чрезвычайно смущена. Екатерина помнила ее услугу после ареста Бестужева. Есть еще люди, кому она может довериться. В глазах Шаргородской стояли, не проливаясь, слезы.
— О, ваше высочество! Выслушайте меня! Нет сил смотреть, как вы страдаете. Мы все боимся, как бы вы не изнемогли от того состояния, в котором пребываете. Позвольте мне пойти сегодня к моему дяде.
Екатерина усадила статс-даму в кресло, обтерла ей слезы.
— Но что вы скажете своему дяде?
— О, я передам ему все, что вы мне прикажете. Я обещаю вам, что он сумеет так поговорить с императрицей, что вы будете этим довольны.
Екатерина села рядом, женщины склонили друг к другу головы, зашептались. Уже уходя, Шаргородская созналась вдруг, покраснев, как нашкодившая девчонка.
— Я должна сказать… Я хочу быть честной, — она замялась. — Мне посоветовал, вернее надоумил, идти к вам Александр Иванович.
— Шувалов? — потрясение спросила Екатерина.
— Именно, — она сделала глубокий книксен. Следующий разговор с Шаргородской состоялся в одиннадцать часов утра. Миловидная статс-дама выглядела празднично. Улыбка так и светилась на ее лице, прыскала во все стороны солнечными зайчиками.
— Ваше Драгоценное высочество! Все устроилось самым лучшим способом. Я поговорила я дядей. Протоиерей Федор Яковлевич советует ее высочеству сказаться больной в эту ночь… ну, то есть совсем больной, чтобы просить об исповеди. И надобно устроить все так, чтобы исповедоваться позвали именно его, дабы он мог передать потом императрице все, что услышит на исповеди из собственных ваших уст.
У Екатерины дух захватило — как просто и гениально! Елизавета будет полностью уверена в ее искренности. Тайна исповеди для государыни свята!
Она усмехнулась. Кто поймет русских? Они так гордятся своей истовой, непритворной религиозностью. Они говорят, что Бог — это совесть. И вот на тебе! Надобно это запомнить. На всю жизнь запомнить![30] У самой Екатерины было простое отношение к религии. Бог — это так принято, это обычай, например, пост, когда надо говеть, или Рождество, когда надо праздновать. Поэтому она очень легко рассталась с лютеранством, сменив его на православие. «Господи, неужели тебе не все равно?» — спрашиваем мы теперь, уверенные, что до Творца не доходят наши невысокие перегородки. Но в XVIII веке так не говорили и не думали, хотя просвещение уже несло в себе вирус атеизма.
Как только Шаргородская удалилась, Екатерина плотно поела и легла в постель. Через час у нее «нестерпимо заболела голова», потом живот. К ночи ее стал бить озноб. Задыхаясь, еле слышным голосом попросила она Анну позвать к постели духовника. Исполнив приказание, Анна заботливо укрыла плечи Екатерины пуховым платком, принесла грелку к ногам. Обычно это делала Владиславова. Видимо, Екатерина тоже подумала об этом, потому что через страдание прошептала:
— Бедная моя юнгфера… Где она сейчас?
— Ее не будут допрашивать. С ней будут хорошо обращаться.
— А ты откуда знаешь? — на мгновение показалось, что нестерпимая боль отпустила Екатерину, и ее вытеснило крайнее удивление.
— Предчувствие, — прошептала девушка Она хотела еще что-то добавить, но в спальню бочком вошел Шувалов и застыл у двери, издали таращась на великую княгиню. Оказывается, он уже позвал лейб-медика Кондоиди.
Докторов явилось трое. Каждый стал заниматься своим делом. Первый слушал пульс. Второй уже подставил под руку великой княгини таз, чтобы пускать в него кровь. Третий набрал воду в клизму.
— Пульс слаб, кишечник напряжен… — хором рапортовали медики. Екатерина металась в постели.
— Ах, оставьте меня, мне нужна духовная помощь. Александр Иванович махнул рукой, и доктора стали во фрунт.
— Я позвал вас, господа медики, чтобы вы убедились, насколько плохо чувствует себя ее высочество. Вы видите, сказалось перенапряжение души и нервов. Отложите ваши приборы до утра. Призовем сейчас в помочь ей Господа. Медики не сразу нашлись с ответом, а в спальню уже вплывал в золотом облачении протоиерей Федор Яковлевич Дубянский, духовник Ее Императорского Величества. Их оставили вдвоем с великой княгиней. Исповедь страдалицы продолжалась около полутора часов. После разговора со святым человеком Екатерине сразу полегчало.
Оставшись одна, она потребовала большую чашку крепчайшего кофе, бумаги и перо. Исписанные листы она складывала в папку, верша основание для своего последующего огромного жизнеописания.
В эту ночь она записала: «Я нашла протоиерея исполненным доброжелательства по отношению ко, мне и менее глупым, чем о нем говорили».
Со временем протоиерей Дубянский станет духовником Екатерины II.
Ночной разговор
Весь последующий день Екатерина провела в постели. Поутру доктора сунулись было со своими ланцетами и клистирными трубками, но откатили назад, встретив ясный и серьезный взгляд Екатерины. «Болезнь — дело государственное», — казалось, говорил он, а медики при дворе были люди понятливые.
Екатерина удобно лежала в подушках, читать не хотелось, она была вся сосредоточена на внутренней подготовительной работе, которую вел у нее в мыслях кто-то другой, не она. Раз за разом этот другой проигрывал варианты — как лучшим образом выстроить объяснение с государыней. Сцена встречи оживала во всех подробностях, потом застывала, словно нарисованная бегло мелками на аспидной доске. Достаточно провести по ней мокрой тряпкой, и вот уже готово поле для новых цветков воображения. Екатерина казалась совсем спокойной, тем удивительнее было, что сердце ее вдруг начало частить и биться в левую лопатку.
Вечером явился таинственный и важный Александр Иванович и сообщил, что в полночь он придет, чтобы сопровождать великую княгиню в покои императрицы. Проговорив все это, он не без достоинства удалился.
Туалет Екатерина продумала очень тщательно. Платье должно было быть скромным, но не убогим, не темным, Елизавета не переносила темные тона, но и не праздничным. Она остановилась на светло-синем платье-робе с глубоким вырезом, прикрытым старинными желтоватыми алансонскими кружевами. В этом платье она и заснула, прикорнув в тесном кресле. Разбудила ее Анна.
— Идут, — сказала она коротко.
— Кто? — не поняла со сна Екатерина.
— Должна предупредить ваше высочество, что может статься, что их высочество так же захочет быть у Их Императорского Величества.
Это было неприятное известие. Про мужа Екатерина забыла накрепко, и во всех воображаемых сценах ему не отводилась роль даже статиста.
