Виктор Смирнов - Багровые ковыли
Он отвел Слащева к воротам, где наказал караулу охранять гостя, а затем вернулся в общежитие, в полуосвещенное помещение церкви, где на узлах, среди баб, придремала «пленница».
Павел разбудил ее, взяв за руку. Кисть у нее была горячей.
– Пойдемте.
По дороге тихо сказал:
– Прошу вас ничем не выдавать своего удивления и всяких прочих чувств. У ворот вас встретит человек. Вы уйдете с ним. Молча. Потом все выясните… Вы поняли меня?
Он убедился, что она уже сбросила с себя оцепенение сна.
– Повторяю, – вновь напомнил он, – никаких проявлений чувств. Этим вы можете погубить не только себя, но и других.
Она кивнула головой.
Кольцов, пройдя брусчатую площадь, подвел ее к воротам, где среди теней маячила фигура человека в плаще, с остроконечным башлыком на голове.
– Вот этот человек отведет вас, – сказал он жене Слащева и указал на башлык. – Все. Уходите немедленно.
Он проследил за тем, как две тени растаяли на дороге, где росшие по обеим сторонам деревья образовывали густую тень. Мягкий песчаный большак заглушил звук шагов. Слышно было лишь нежное треньканье древесных лягушек. Поднимался туман, постепенно своей низкой еще, стелющейся пеленой закрывая звезды.
На мгновение ему показалось, а может, лишь почудилось, что где-то вдалеке простучали, удаляясь, торопливые лошадиные копыта. И снова все стихло.
Кольцову стало зябко. Он знал, что сомнения – правильно ли он поступил? – теперь будут долго, может быть, всегда мучить его.
Судя по тому, что Грец как-то, не задумываясь, легко оставил его и затем не явился с вопросами, в голове у особиста созрел план. Может быть, он догадывался о том, что за ночной гость посетил их этой ночью? Открыто выступить против Кольцова здесь, в монастыре, он не мог. После двухдневных совместных боев белорусы полностью доверяли Павлу, и Греца, в случае открытого конфликта, просто пристрелили бы.
Жизнь Павла теперь осложнилась. Но что сделано, то сделано.
Оставалось готовиться к переправе.
В предрассветном тумане, соблюдая меры предосторожности, они вышли из монастыря к реке. Их сопровождал старец Савватий, чтобы указать, где среди камышей припрятаны две шаланды и каючок – остатки монастырского флота.
Шли, натыкаясь друг на друга в тумане: смеси чернил с молоком. Все же у этой мути был какой-то внутренний свет, Павел различал ближайшие фигуры. Впереди двое пулеметчиков катили, взявшись за дужку, «максим». Колеса мягко резали влажный песок. Высокий камыш вокруг шевелился. Казалось, рядом с ними в камышах кто-то движется.
Савватий, постукивая посохом впереди себя, нащупал тайную тропу в зарослях камыша и смело вошел в воду. Затем его посох ударил во что-то твердое, деревянное. Красноармейцы раздвинули в стороны камыш, прикрывавший шаланды. Тут же, днищем вверх, лежал и каюк.
Красноармейцы перевернули каюк и стали вычерпывать воду из притопленных шаланд. Среди белорусов, выросших на Днепре и Немане, нашлись несколько знатоков лодочных дел. Принялись на ощупь законопачивать щели всяким тряпьем.
– Ничаво, – тянул один из белорусов напевным говорком. – До того берега выдяржа. Ще не трухлява.
Лодчонка на двух-трех человек и вовсе была почти новая, от нее пахло свежей просмолкой.
– Берите и каючок, – вздохнул старец. – Шаланды-то, да еще с вашими железяками, по самые борта войдут в воду. Как бы не потопли. А каючок хороший, мы на нем в тихое время рыбку ловим…
– Лодки мы вам вернем, – пообещал Павел. – Как только опять будем здесь.
– Не надо. На том берегу в камышах оставьте. Монахи сыщут, – сказал Савватий и горестно вздохнул. – Ох-хо-хо! Бог не без милости, не беспокойтесь. – И пристально поглядел на Павла. – «Как только опять будем». Кто где будет, о том одному Всевышнему ведомо. Вы, красные, свою волю поперед Божьего промысла ставите, ой, грех!
Неожиданно из тумана вынырнул Грец.
– Мы с вами, товарищ комиссар, в каючке. Вслед за шаландами. Вдруг что произойдет, ребят подберем, не дадим пропасть.
«Ой, больно ласковый у тебя голосок, Грец, – подумал Кольцов. – Лучше открытая вражда, чем дружеские предложения. Можно только догадываться, что у тебя на уме. Наверно, ты откуда-то дознался, что в монастырь являлся сам Слащев. Может, кто-то из беженцев признал генерала и успел тебе доложить. Ты уже не надеешься на праведный революционный суд, боишься, что комиссар Кольцов опять выскользнет. Уж не решил ли ты сам стать трибуналом, Тарас Грец?»
– Хорошо, – согласился Павел. – Толковое предложение.
И, пока шли приготовления к переправе, он незаметно достал из кобуры пистолет и переложил его в карман брюк.
Шаланды одна за другой отплыли, шурша бортами по зарослям камыша. Грец вытолкал в образовавшийся проход каючок. Придержал его, стоя по колено в воде. Кольцов влез, и как-то само собой получилось, что он оказался на веслах, которые особист услужливо вставил в уключины. Грец занял место на корме.
Последнее, что увидел Павел на берегу, была темная фигура старца. Подняв руку, отец Савватий осенил красных командиров крестным знамением.
– С Богом, сынок, – сказал он. – И не бойся Петра-отступника, а бойся Иуду. На Тайной вечере все добры, а лукавство лесть источает…
Слова старца показались Кольцову странным то ли пророчеством, то ли предупреждением. И почему Савватий сказал «сынок», а не «сынки»? Что он мог знать об их отношениях с Грецем и обо всем, происшедшем ночью? Говорили ведь некогда: вещие старцы. Ведающие чутьем. Разумеется, Павел в эти россказни не верил. Но все-таки стало как-то не по себе.
Павел окунул весла в воду по самые рукояти, чтобы не было скрипа. Приладился. Вскоре камыш и водоросли перестали путаться в веслах. Они выплыли на свободную воду.
На реке стало светлее. То ли уже солнце поднималось за пеленой тумана, то ли в тумане были прогалины, открывающие уже наливающееся зеленью и голубизной небо.
Впереди маячили расплывчатые тени двух шаланд и слышался плеск весел.
Кольцов видел – не столько даже прямым зрением, сколько всеми обостренными в эту минуту органами чувств, – как Грец передвинул и положил на колени деревянную приклад-кобуру маузера. У особиста были все преимущества стреляющего первым: маузер расположен в своей деревяшке очень удобно для выхватывания, а руки Кольцова были заняты веслами, да и до пистолета нелегко добраться.
Единственным слабым местом в позиции Греца было то, что он чувствовал себя совершенно уверенным, зная, что пистолетная кобура Кольцова, для удобства гребли, передвинута назад, за спину: до нее еще надо было дотянуться и на ощупь расстегнуть. Все козырные тузы были у особиста. Полный набор.
