Юрий Никитин - Князь Рус
Русу почудилось, что старый волхв иудеев пробует припугнуть его воинской мощью и свирепостью своих предков. Нахмурился, не зная, как ответить резко, но и чтобы не очень обидеть старого человека.
Корнило, похоже, тоже уловил что-то угрожающее, кашлянул, сказал, как бы продолжая речь Соломона:
– А потом на те земли пришли наши прадеды… Я говорю о детях Скифа. Двадцать девять лет…
– Двадцать восемь, – поправил Соломон, к радости Руса, сразу насупившись и помрачнев.
– Пусть двадцать восемь, – согласился Корнило великодушно, он упивался победой, – двадцать восемь лет скифы, захватив Палестину… как и другие многие страны Востока, правили всеми теми землями и местными народами. Брали в жены местных женщин, плодили детей без числа. А когда через двадцать девять лет…
– Двадцать восемь, – сказал Соломон безучастно.
– Гм… так вот, многие остались, не захотели возвращаться на Север. Да и постарели многие, к тому же – семьи, дети, огород, коровы… Целые города скифов там остались! До сих пор, говорят, там кладбища наших предков на том берегу Иордана поболе местных. Так что нет больших и сильных племен, единых по крови. Это только малые так… А сильные едины не кровью, а духом. Потому и сильны.
Рус уловил одобрительный намек, мол, не зря младший брат Чеха принял беглых из каменоломни. Там были не только скифы. В плен к Пану попадали из разных племен, но что с того теперь? Уже и скифов не осталось – только русы с бритыми головами.
Соломон зябко передернул плечами:
– Мы все родились здесь, другой жизни не знали. Мы только читаем в старых книгах, что наши предки жили в землях, где не бывает зимы, где никто не видел снега… Я представляю, в какое отчаяние впали наши бежавшие от истребления предки, когда увидели, как становится все холоднее и холоднее, как, к их изумлению и ужасу, с неба посыпались белые перья, а вода в ручьях превратилась в твердый прозрачный камень!
– Все-таки вы сумели выжить, – сказал Рус с невольным сочувствием.
Соломон посмотрел на него остро:
– А знаешь ли, сколько десятков тысяч бежало, сколько погибло в дороге, сколько лет мы добирались сюда, углублялись в эти дебри, все время теряя людей? И когда добрались до этой земли, нас оставалась совсем горстка!
Удивление, уважение были в синих глазах князя скифов, потом же, к удивлению Соломона, появилось сомнение:
– Все ваше племя… потомство той горстки?
– Да.
Он посмотрел по сторонам. Голос стал тверже.
– Ты в чем-то врешь. Как все племя может знать всю вашу историю? Знать о разных странах?
– Огонек, – ответил Соломон тихо. – Мы сохранили огонек.
– Не понял, – признался Рус.
– По нашему обету с богом мы обязаны быть грамотными. Все до единого человека. И когда племя убегало, мы несли с собой книги. Когда в эти земли добрались первые беглецы, половина груза были книги. И наши дети, что родились здесь, выросли не лесными жителями. Мы не стали новым племенем! Мы не хотели становиться новым, понимаешь?..
Рус подумал, покачал головой:
– Не понимаю. Дело не в том, чтобы стать родоначальником, прародителем, по имени которого будет назван целый народ. Хотя это страстно жаждется каждому мужчине.
– Понимаю, – согласился Соломон. – Еще как понимаю.
Глаза его на миг затуманились, и Рус подумал внезапно, не посещала ли и этого волхва мысль увести пару молодых баб в дремучий лес да заложить из своих детей новое племя, дабы осуществить все мечты, дабы дети осуществили его желания и стремления…
– Дело в том, – продолжил Рус уже мягче, – что дети – чистые души. Куда повернешь, туда и пойдут. А в старом племени слишком много советчиков! И повернуть ко злу куда легче, чем к добру.
– Понимаю, – повторил Соломон. – Но есть страх, что такое новое будет лишь повторением старого. А думать это старое будет, что творит вовсе небывалое! И все вернется на круги своя. И человек останется таким же. Не станет лучше.
Он поднялся, поклонился. Корнило тоже встал, сказал с некоторым смущением:
– Княже, он обещал показать мне, как они останавливают кровь. Хоть и тупой народ, но вдруг какую малость знает, что мы невзначай просмотрели? А волхв, если хочет быть мудр, должен пить из любого родника. А придется – из лужи тоже, как вот сейчас.
Рус развел руками:
– Давай, только в луже вода может быть вовсе гнилой. А ты, старик, много сомнений вызвал во мне. Я вижу, и твой бог требует, чтобы вы, иудеи, стали лучше. Тем более такое требуют наши боги, ибо мы – лучшие! Но они только требуют… Дороги же не указывают. Иди, я скоро приду. И поговорим, как верно устроить ристалище богам на потеху, людям на славу, витязям в честь!
Соломон молвил, уже откинув полог:
– Выбирать дороги боги оставили нам.
Иудеи ревностно охраняли ворота, даже своих впускали не сразу, на ночь запирали. Но Буська, подсмотрев, что Бугай побывал в граде врага и вернулся цел, ночь не спал, извертелся, а когда забрезжило утро, уже седлал коня.
– Ты куда собрался? – рявкнул Рус.
– Я… я… – пролепетал Буська, – мне бы на их муравейник поглядеть! Говорят, у них там и двухголовые есть…
– Дурень, – сказал Рус с отвращением. – Их скоро сотрем с лица земли, как никчемный род.
– Потому и хочу успеть!
Неожиданно сзади его плечи обхватили тонкие руки. Ноздри уловили милый запах. Голос шепнул в самое ухо, щекоча теплыми губами:
– Пусть посмотрит. Ты так спешишь сделать из него сурового воина, а он еще ребенок! Позволь ему смотреть на мир.
Осчастливленный Буська стрелой взлетел в седло. Конь радостно заржал, застоялся за ночь, встал на дыбки и с удовольствием помесил воздух крепкими копытами.
Рус проводил его насмешливым взглядом:
– Двухголовые… Чуд-юд ему подавай!
– Рус, он ребенок…
– Он уже убивал в бою, – возразил он. – По нашим правилам, мальчик считается мужчиной не раньше чем убьет троих воинов. Я слышал, что бывали и такие, что доживали до старости в мальчиках. Сам не видел, не стану клясться. Но Буська уже срубил в бою четверых иудеев.
– Он ребенок…
Обернувшись, он схватил ее в объятия:
– Это ты мой ребенок!
Ее голос был тихим и потерянным:
– Мы все дети… заблудившиеся дети на этой земле.
Буська подскакал к воротам, с верха стены за ним следили десятки настороженных глаз. Он гордо выпрямился и вскинул руку:
– Говорит воин племени русов!
На стене долго разговаривали между собой. Буська извертелся в седле. Наконец появился один в простой одежде, крикнул на ломаном языке скифов:
– Кто… и зачем?
– Воин племени русов, – повторил Буська громче, он ненавидел свой звонкий детский голос, старался подпустить взрослой хрипотцы, – изволил приехать в гости к Исхаку, сыну Нахима.
