Робер Гайар - Большая интрига
— Куда?
— Иногда, мадам, я видел, как он входил к вам, если не мог заснуть у мадемуазель де Франсийон…
— Дурак! Дурак и болван! Я бы отстегала тебя плеткой, если бы ты не был таким идиотом!
Под градом оскорблений Демарец отступил на шаг назад.
— Убирайся, — крикнула Мари, — убирайся отсюда! Для таких, как ты, годится только плеть! Да, только плеть!
Теперь, когда она узнала все, что ей было нужно, она была готова броситься на него, вцепиться и исцарапать до крови: пусть ему будет так же больно, как и ей! Затем она снова повторила:
— Убирайся! — Сказано это было таким тоном, что Демарец, склонив голову, послушно направился к выходу.
Как только она услышала, что дверь за ним закрылась, то бросилась на постель и разрыдалась.
Ее нервы были на пределе. Теперь у нее были доказательства неверности Реджинальда и его предательства. С этого времени она уже никак не имела права доверять советам шевалье. И можно ли было верить ему вообще?
Прогонять надо именно Реджинальда, — думала она, — как раз его-то и надо изгнать с острова! Он всех здесь развратил: Луизу, Жюли, этого глупого слугу и ее саму, которая всегда была уверена, что вполне может на него положиться!
Из этого состояния ее вывели звуки громких и пронзительных криков. Она сначала прислушалась, затем, когда послышались вопли и стоны, подумала, что это, должно быть, какой-то негр, которому устраивали порку. Голоса и на самом деле были мужские. Крики человека, который испытывает физическую боль, все похожи, независимо от цвета кожи избиваемого.
Когда Демарец закрыл за собой дверь в комнату Мари и стал спускаться с лестницы, он с удивлением увидел шевалье де Мобрея, стоящего в большой гостиной. В настоящий момент он ненавидел его сильнее, чем обычно, но на этот раз слуга был почти уверен, что смог одержать победу над своим врагом.
Он почти сразу совершенно забыл о своих недавних переживаниях и внимательно посмотрел на свою жертву. Пока она выглядела довольно прилично, но, наверняка, не надолго, пока Мари не займется его судьбой. С каким удовольствием он расскажет об этом майору!
Наконец, он добрался до последней ступеньки и из чувства самосохранения хотел было свернуть под лестницу и выйти во двор. Однако в это время шевалье, который, казалось, его не заметил, а поигрывал внушительного размера плетью, отделанной в верхней части полосками зеленой кожи, повернулся в его сторону и позвал:
— Эй! Демарец! Послушай! А ну-ка, дружище, подойди сюда!
Слуга остановился. Он не осмеливался смотреть прямо в лицо своему врагу, но решил подождать, пока тот объяснит причину своего желания видеть его.
Реджинальд стал медленно приближаться к нему.
— Слушай, парень, — улыбаясь проговорил он медоточивым голосом. — Я оставил там на дороге свою лошадь. Не пойму: то ли она сломала себе ногу или чем-то поранилась, но я не смог заставить ее сделать ни шагу. Там она и осталась в траве на обочине. Но я думаю, что это из-за дурного характера. Идем со мной! Здесь у меня есть кое-что в качестве медицинского средства…
— Господин шевалье, я следую за вами, — ответил слуга.
Оба быстро вышли, подошли к изгороди и уже через несколько минут оказались на повороте дороги.
Демарец стал глазами искать раненую лошадь, о которой говорил шевалье. Но долго предаваться этому занятию ему не пришлось. Внезапно он ощутил на лице боль страшной силы. Он поднес к глазам руки и увидел на них кровь. Тут он понял, что получил удар бичом, который служил на плантации для усмирения беспорядков среди рабов. От боли и злости он громко закричал. Но сделать ничего не мог. Опытная рука наносила один за другим удары по лицу, рукам, телу. При каждом ударе он испускал крики и вопли, но шевалье не останавливался. Шевалье забавлялся, глядя, как несчастный корчился и стонал. И чем выше и чаще подпрыгивал Демарец, чем сильнее вздрагивал и стонал, тем веселее смеялся Мобрей.
Реджинальд остановился только тогда, когда Демарец, потеряв последние силы, упал на землю и запросил пощады.
— Вот так у нас, — объяснил шевалье, — поступают со шпионами. После этого они становятся, как шёлковые. Но если такое еще раз повторится, то я отрежу тебе оба уха и вдобавок свяжу, а к заднице привешу хороший заряд пороха с горящим фитилем… А теперь отправляйся к Жюли, которая тоже хочет тебе что-то сказать, и пусть она смажет раны, чтобы они не загноились…
Глава 8
Неудача сентиментального дипломата
Шевалье де Мобрей бросил Демареца на дороге и вернулся в замок. Он не спешил, но от волнения его руки и ноги сильно дрожали. Его гнев несколько уменьшился, и теперь он с большим удовольствием думал о том наказании, которому он подверг слугу, надоевшего ему уже очень давно своими бесконечными подглядываниями и интриганством. Этот лунатик не скоро осмелится взяться за старое!
Оставалось исправить только то, что он испортил в своих отношениях с Мари, но для этого ему надо было ее увидеть.
Войдя во двор, Реджинальд спросил себя, что было лучше: подождать, пока генеральша станет намекать на те сведения, которые она получила от слуги, или самому пойти навстречу опасности?
Он позвал Квинкву и вернул ему бич. Затем он вошел в дом и направился к столику, на котором постоянно находились полная бутылка французского вина, стаканы и все остальное, налил себе и с удовольствием выпил.
Ему портило настроение отнюдь не то, что Мари узнала о его связи с Луизой (он это предвидел, поскольку волей-неволей, но генеральше все равно пришлось бы узнать об этом, а случай просто помог), а то, что Мари сама узнала, без предварительной подготовки. Это заставляло его принимать решения как можно скорее и сочинять приемлемую версию для Мари.
Он бы предпочел сам обо всем рассказать ей со свойственным только ему одному цинизмом, которому не могло противостоять никакое здравое чувство, тем более если при этом он разыграет талантливую любовную комедию, используя все свое природное обаяние и опыт соблазнителя.
Он поставил свой стакан на поднос и поднял глаза к площадке второго этажа, на котором находилась комната Мари. Да, надо было идти самому! Интересно, в каком она сейчас состоянии? Разразилась ли она приступом неистового и холодного гнева? Или плакала? А, может быть, просто почувствовала отчаяние и тоску?
Он стал подниматься по лестнице и старался ступать на ступеньки так, чтобы они не скрипели. Но те все равно поскрипывали, и он окончательно успокоился лишь тогда, когда лестница осталась позади. Комната генеральши была закрыта. Неслышно, как кот, он подошел к двери и прислушался, но из спальни не доносилось ни звука. Он подождал еще, но все было напрасно. Наконец, он решился осторожно постучать. Сначала он не услышал никакого ответа и решил, что Мари не хотела быть застигнутой врасплох в своем горе и с заплаканным лицом, а теперь с помощью пудры и помады старалась придать своим чертам обычное выражение. Он постучал еще раз. Поскольку Мари все еще не отвечала, он приоткрыл дверь и вошел в комнату.
