Багдан Сушинский - Путь воина
— Что приказал коронный гетман?! — еще издали заметил он рослого ротмистра, поднявшегося на небольшой, поросший сосняком холмик.
— Стоять на месте!
— В таком случае я не слышал его приказа.
— Но он приказал стоять!
— Его приказы, как всегда, доходят с большим запозданием, и уже не имеют никакого смысла! Поручик Левандовский!
— Здесь я, господин князь!
— Хорунжий Гейдельский!
— Готов, господин генерал. — Корецкий требовал от своих офицеров, чтобы они называли его по-европейски — генералом. И давно предлагал коронному гетману провести реформу армии, чтобы ввести в ней германскую табель о рангах. Вплоть до чина фельдмаршала.
— Слушайте меня! — Перешел князь с седла на нагруженную доверху повозку. Теперь, стоя на ней, он мог видеть почти весь свой отряд. И воины тоже могли видеть и слышать его. — Бросайте все имущество, бросайте обоз! Вон там, на возвышенности, цепь казаков. Мы должны пробиться к ним, прорвать окружение и в обход урочища уйти в сторону Стеблова, а уже оттуда — на Богуслав.
— Но мы не прорвемся! Нам лучше остаться здесь! — крикнул кто-то из офицеров.
— Есть приказ коронного гетмана! — поддержал его другой.
— Приказов коронного гетмана больше не существует! Здесь приказываю я! — вернулся князь в седло. Без шлема, с распущенными волосами, закованный в мощный германский панцирь, он многим казался сейчас тем единственным рыцарем-богатырем, который только и способен разметать врага, вырваться из кольца и спасти их. Разметать и спасти.
— Все, кто знает князя Корецкого! Все, кто служит мне! Все, кто любит меня! По коням! За мной, на прорыв! С нами Бог!
— С нами Бог! — откликнулись сотни глоток. И в пространство между растянутыми в разные стороны повозками ринулись первые ударные эскадроны.
— С нами Польша! — вдохновлял их князь Корецкий, входя в центр небольшого пока еще клина драгун.
— С нами Польша!
Несколько слуг князя опустошили повозки и погнали лошадей по обе стороны клина. Именно они помогли затем разъединить казаков. Хотя возчики их были изрублены, эти шесть-семь повозок образовали небольшой коридор, к которому все устремлялись и устремлялись мятежные волыняне, а также все присоединившиеся к ним.
— Остановите их, ради Бога! — возносил к небу руки и молитвы польный гетман Калиновский, наблюдавший эту страшную сцену еще одной измены. — Остановите же их кто-нибудь!
Однако останавливать Корецкого уже было некому. Не было такой силы ни по эту, ни по ту сторону повозочного вала.
Поняв, что вместе с полком князя Корецкого уходит его последняя надежда на спасение, ротмистр Радзиевский выхватил у какого-то зазевавшегося обозника длинное копье-ратище и, зажав его под мышкой, устремился вслед за драгунским арьергардом. Взяв поводья в зубы, с копьем в одной и саблей в другой руке, он вышиб из седла какого-то метнувшегося ему наперерез вооруженного вилами крестьянина-повстанца. Левой чуть ли не до седла рассек запорожца, только что лихо разделавшегося с двумя драгунами и так и не понявшего, откуда появился еще один, последний в этом отряде, розовощекий громадина. А когда шея его коня оказалась навылет пробита татарской стрелой, ротмистр оперся о копье словно о шест и в неповторимом прыжке перескочил в седло только что убитого драгуна.
Оказавшись совершенно обезоруженным, он какое-то время скакал, пригнувшись к гриве коня, а поравнявшись с раненым офицером, медленно опрокидывающимся навзничь, сумел выхватить у него из приседельной кобуры пистолет.
Первого же метнувшегося ему наперерез казака он уложил выстрелом из этого пистолета. Однако время было упущено. Еще двое казаков бросилисъ за ним в погоню. Услышав позади себя выстрел, ротмистр понял, что это его божественный шанс. На ходу разворачивая коня, он медленно словно смертельно раненный, вывалился из седла, но уже тогда, когда конь помчался в сторону казаков. Он слышал, как один из казаков крикнул:
— Смотри, хороший конь!
— Там их целый табун!
— Может, обыскать этого ляха?!
— Все его богатство осталось на возах! Его возьмут без нас.
Лежа вниз лицом, Радзиевский чуть приоткрыл глаз и видел, как ближайший казак развернулся в нескольких шагах от него и, решив, что поляк убит, помчался туда, где завершалась схватка и где наступала пора делить чужое богатство, подсчитывать потери и трофеи.
Заполнить брешь, образовавшуюся после ухода полка князя Корецкого, польный гетман уже не сумел. Ворвавшись в нее, казаки оказались внутри лагеря, и сражение превратилось в побоище.
Выходя из лагеря под Корсунем, коронный гетман воскликнул, что этот день «станет днем убиения невинных».
Каждый, кто слышал эти его слова, мог теперь воочию убедиться, что они оказались вещими.
25
Почти час ротмистр то уползал от поля сражения по молодой траве, то, пригнувшись, перебегал от куста к кусту. Пока мимо него с воем и гиканьем галопировал небольшой отряд татар, Радзиевский лежал в вымоине у подножия холма, испытывая самые жуткие минуты в своей жизни. Он по-всякому представлял свою гибель, но только не под копытами татарского чамбула.
После двух суток блуждания по полям и перелескам, голодный, изодранный и вконец обессиленный, он случайно наткнулся на небольшой отряд повстанцев человек из двадцати, которые — кто на повозках, кто верхом — н, аправлялись на поиски армии Хмельницкого. Весь вечер ротмистр таился в небольшой рощице, а когда повстанцы уснули, подкрался к часовому, задремавшему под деревом в нескольких метрах от привала, задушил его и, вскочив в седло, помчался туда, где, по его предположениям, должно было находиться мощное, хорошо укрепленное местечко Кальник, все еще, очевидно, остававшееся в руках польского воеводы.
Он проскакал всю ночь. А наутро увидел перед собой на равнине большой отряд, во главе которого ехало несколько облаченных в тяжелые кольчуги воинов. Один из них — в гривастом спартанском шлеме — показался Радзиевскому на удивление знакомым.
Когда всадники приблизились, ротмистр уже едва держался в седле, и ему было совершенно безразлично, кто эти люди, свои или повстанцы.
— Уж не вы ли это, ротмистр Радзиевский? — услышал он сквозь обморочную дрему приправленный странным акцентом голос… который мог принадлежать только князю Одар-Гяуру.
— Возможно, и я, — едва слышно согласился беглец. — Но на всякий случай спросите, кто я на самом деле.
Приблизившиеся оруженосцы князя — два рослых норманна — с двух сторон попридержали его, не позволив вывалиться из седла.
