Алла Бегунова - Камеи для императрицы
Верные слуги очень обрадовались. Только Фатих повесил голову: еще дальше от родины увозит его русская госпожа. Молча выслушала Анастасия татарскую жалобу, где попадались уже и русские слова. Она знала, что возвращаться в Крым Фатих вовсе не желает. Бывший хозяин Казы-Гирей может наказать его за проигранную схватку в караван-сарае у деревни Джамчи.
Наказание это, согласно турецким законам, простое и действенное — отсечение головы.
— Эр шей яхши олур! [73] — бросила она татарину, поднимаясь из-за стола.
Вечером ей нанес визит полковник Бурнашов. Он застал в доме страшную суету и с армейской прямотою спросил Анастасию, что сие означает. Она рассказала ему о своем отъезде в северную столицу империи. Командир Ширванского пехотного полка в ответ принялся пересказывать ей санкт-петербургские сплетни. В основном они касались нынешнего фаворита императрицы — двадцатипятилетнего Ивана Римского-Корсакова, прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка. ставшего флигель-адьютантом и генерал-майором, а также пяти племянниц Светлейшего князя, девиц Энгельгардт: Александры, Варвары, Надежды, Екатерины и Татьяны. В великосветском обществе болтали, будто бы Потемкина связывают с ними далеко не родственные отношения.
Анастасия спросила, откуда Бурнашев знает все это. Он ответил, что некоторые его «однокорытники» сделали карьеру и занимают важные посты в столице. В письмах они сообщают ему последние новости придворной жизни, Военной коллегии и Сената. Долго еще полковник ходил вокруг да около, да и Анастасия никак не могла понять, к чему он клонит. Наконец он высказал свое суждение: не надо ей ехать в столицу сейчас, лучше это сделать в следующем году.
О причинах такого пожелания Анастасия могла только догадываться. Степан Данилович ухаживал за ней напропалую на Георгиевском балу, и она эти ухаживания принимала благосклонно, чем, конечно же, обнадежила командира ее безвременно погибшего супруга. Однако это происходило ДО ее ночного свидания с Потемкиным, которое все расставило по своим местам. Теперь Бурнашову надо было внятно объяснить, что отношения их никакой матримониальной направленности пока иметь не могут.
— Помилуйте, Степан Данилович, — капризно сказала она, — отчего же мне в столицу теперь не ехать?
— Обещаю вам на следующий год помочь в Санкт-Петербурге.
— В чем?
— В получении пенсии за покойного супруга, — ответил он.
— Уж лучше бы вы сразу правильно оформили рапорт.
— Каюсь, сударыня. Виноват перед вами. В суете полкового писаря не проверил. Подмахнул бумаги, не глядя.
— Вы подмахнули, а у меня из-за этого столько забот было, что пером не описать, в сказке не сказать…
— Простите дурака, любезная Анастасия Петровна! — Бурнашов поцеловал ей руку. — Хочу исправить свою ошибку, да Светлейший не разрешает…
— Что не разрешает? — насторожилась она.
— Ныне ехать в отпуск вместе с вами.
— А вы просились?
— Да, — сказал Бурнашов. — Через Турчанинова. И сразу ответ получил. Отпуск дадут, но в 1781 году.
— Поверьте, Степан Данилович, ждать мне нельзя. Уже в дорогу собралась со всеми пожитками и прислугой.
— Тогда разрешите проводить вас.
— Пожалуйста.
— До Харькова! — брякнул полковник.
— Oh, mon Dieu! — вырвалось у Анастасии. — C’est loin… [74]
Одно удовольствие было ехать с губернатором Новороссийской и Азовской губерний по вверенным его управлению землям, засыпанным декабрьским снегом, скованным морозом. Зимняя дорога, уже накатанная, летела под копыта лошадей, бубенчики весело звенели на дуге, белые безжизненные поля проплывали за окном кареты, поставленной на полозья. Впереди санного поезда скакал гайдук и трубил в рог, чтобы встречные экипажи уступали колею его высокопревосходительству. На станциях лошадей меняли очень быстро, и платил за них Потемкин. Путники без малейшей заминки могли двигаться дальше, на север, пересекая почти всю территорию европейской части империи.
Бурнашов действительно проводил Анастасию до Харькова. Он заботливо опекал ее в дороге. Она имела возможность познакомиться с ним гораздо ближе, чем это было в Ширванском полку, при Аржанове. Характер его показался ей незлобивым, но отменно настойчивым. Человек, увлекший солдат на крепостную стену под огнем артиллерии, видимо, не мог быть иным. Расставались трогательно. Став на одно колено, полковник поцеловал ей руку и сказал, что отныне она — его дама сердца и он вскоре пришлет ей письмо с важным сообщением. Отчего это сообщение Бурнашов не решился сделать теперь, она задумывалась мало.
В Харькове Потемкин приказал остановиться для трехдневного привала, чтобы немного прийти в себя после недели, проведенной в тесных пространствах экипажей, на сафьяновых подушках, под медвежьими полостями, хорошо сохраняющими тепло. Русская баня с парной поутру, весь день на пуховой перине в жарко натопленном номере постоялого двора, ввечеру — прием то у предводителя дворянства, то у губернатора Харьковской губернии, данных в честь высокого гостя, — эта программа отдыха Анастасии понравилась. Тем более что повсюду Светлейший князь появлялся вместе с ней.
Выехавши из Херсона 29 ноября 1780 года, они прибыли в Санкт-Петербург в канун Рождества Христова. Перед этим Анастасия хотела подольше побыть в Москве. Но Потемкин сказал, что им нужно спешить, в столице их давно ждут. Кроме того, в середине декабря там трещали такие морозы, что нос за дверь не хотелось высовывать. На берегах Невы зима была мягче, температура выше. На Рождество как раз наступила оттепель, и град Петра показался Анастасии в неярком свете балтийского солнца и легкой изморози величественным и вместе с тем волшебным, волнующим воображение.
Для госпожи Аржановой домоправитель Светлейшего князя снял на Невском проспекте небольшой двухэтажный особнячок, некогда принадлежавший архитектору Земцову. Он располагался напротив Большого гостиного двора. Наслышанная от своей тети о замечательных его лавках и товарах, продающихся в них, Анастасия хотела немедленно посетить это торговое заведение. Но первые дни ей пришлось потратить на обустройство на новом месте и подготовку к придворным праздникам, так как ей сразу доставили два билета. Один — на литургию 25 декабря в Петропавловском соборе в присутствии Ее Величества, второй — на Рождественский бал в Зимнем дворце.
Впервые Анастасия увидела императрицу в соборе. Но стояла она очень далеко и потому смогла рассмотреть лишь ее фигуру, совсем небольшого роста, в окружении блестящей свиты сановников. На балу Екатерина Алексеевна прошла, приветствуя гостей, довольно близко от нее. На сей раз Анастасия запомнила ее лицо, прическу, драгоценности и покрой бального платья. Несмотря на свои пятьдесят лет, царица имела цветущий вид, двигалась легко и быстро и хорошо танцевала, особенно — любимый ею императорский менуэт.
