Алла Бегунова - Камеи для императрицы
Тут их и поджидали суворовские батальоны. Генерал-по-ручик мечтал хорошенько проучить нахалов. Он предвкушал короткий и победоносный бой с окружением и полным разгромом противника, для чего укрыл часть своих войск за холмами. Но, простояв на рейде более двух недель, турки так и не решились высадиться на берег. Дело кончилось обменом письмами с дипломатическими колкостями…
Теперь легендарный крымский герой сидел за одним столом с Анастасией. Она понимала, что сейчас в России, наверное, нет человека, лучше Суворова разбирающегося в крымско-татарских проблемах. Он мог бы высказать свое суждение об этой полуденной стране, ее людях, о светлейшем хане, его дворце, его армии, его реформе. Все это, вероятно, было бы интересно и полезно для Анастасии, но отчет о поездке уже написан и отдан Турчанинову. Правда, у нее находится письмо Шахин-Гирея, адресованное императрице. В секретной канцелярии Светлейшего с него на всякий случай сняли копию. Однако вручать послание Екатерине II должна сама Анастасия, об этом управитель канцелярии предупредил ее сразу.
Молча смотрела Анастасия в голубые глаза Суворова. В них чудился ей отсвет прозрачного крымского неба, и она размышляла о своей судьбе. Она отправилась в опасное путешествие по предложению Потемкина, но преследовала сугубо личные цели. Она хотела добыть камеи для царицы, а взамен получить пенсию за мужа и рескрипт о подвиге, им совершенном, если уж орден святого Георгия, вполне Аржановым заслуженный, не дают посмертно. Главное она сделала. Осталось добраться до северной столицы, побывать в Зимнем дворце и понравиться Ее Величеству. Но дальше-то что?
Не пора ли ей все же успокоиться? Не пора ли забыть, как страшный сон, крымскую степь, тишайший город Бахчи-сарай, выветренные скалы Таш-Аира, древний Херсонес, пещерный монастырь Святого Климента и караван-сарай у деревни Джамчи? Не пора ли ей со всей серьезностью рассмотреть вариант полковника Бурнашова? Ведь он только что и без малейших побуждений с ее стороны сообщил Анастасии о своем намерении жениться снова, буде сыщется достойная женщина, милая сердцу подруга для него и добрая мать его сыновьям. Степан Данилович — человек, безусловно, заслуживающий уважения и обеспеченный. В Курской губернии у него имеются деревня и двести душ крепостных мужского пола. Возраст у него тоже подходящий — 36 лет. Да и знакома она с ним очень давно…
Лакеи принесли гостям тарелки с десертом, который представлял собой разрезанный на куски многослойный бисквитный торт с цукатами и сливочным кремом. Генерал-поручик Суворов прилежно занялся им и погрузил десертную ложку в самый центр цукатно-кремовой композиции. При этом он рассеянно поднял глаза на Анастасию, видимо, почувствовав ее пристальный взгляд.
— Монахи в обители Святого Климента, — сказала она, — так полюбили вас, что поминают «во здравие» на каждой воскресной службе…
— Вы были в Инкермане? — спросил Суворов.
— Да, совсем недавно.
— По какому случаю?
— Просто страсть к путешествиям.
При этих словах генерал-поручик посмотрел на соседку по столу более внимательно. Суворов отлично знал, к какому ведомству могут принадлежать люди, одержимые страстью путешествовать по таким, сопредельным с Россией государствам, как Польша или Крымское ханство, пережившим вторжение русской армии, погруженным в смуту и неумолимо приближающимся к собственному распаду.
— Вам понравилось в Крыму? — с благожелательной улыбкой спросил Суворов у Анастасии.
— О да. Я в восторге от его достопримечательностей. Удалось многое увидеть, многое сделать. Поистине благословенная земля!
— Но работы там — непочатый край… — Генерал-поручик задумался. — Большие трудности будут с нашим другом Шахин-Гиреем.
— Вы вернетесь туда?
— Думаю, что придется…
Может быть, их новая встреча еще впереди. Будет на ней и свободный обмен мнениями, и поиски взаимопонимания, и выводы, после долгих споров принятые обеими сторонами. Но сейчас полковник Бурнашов ни с того ни с сего стал прислушиваться к их тихой беседе, мало похожей на светский, ни к чему не обязывающий разговор. Чтобы отвлечь его, Анастасия как бы невзначай прислонилась к плечу командира Ширванского пехотного полка.
Степан Данилович и до этого момента считал Георгиевский бал вполне удавшимся. Большим сюрпризом для него стало появление здесь вдовы подполковника Аржанова, которую он ранее разыскивал совершенно безрезультатно. В голове полковника сложился целый план действий, и первым пунктом в нем было сопровождение очаровательной Анастасии Петровны до ее квартиры, а также разговор о визите, какой он намеревался нанести ей на следующий день. Теперь же Бурнашов расхрабрился настолько, что, помогая своей даме встать из-за стола, положил руку ей на талию и в общей суете сумел этаким манером довести ее аж до выхода из парадного зала.
Здесь произошел один весьма странный, по его мнению, инцидент. Сначала их чуть не сбил с ног адъютант Светлейшего в кирасирском мундире. Он стал кланяться и извиняться, объясняя, что спешил на вызов своего шефа. В ходе этих бурных, но бестолковых объяснений оказалось, что под руку госпожу Аржанову уже держит не Бурнашов, а бойкий поручик. Полковник хотел возмутиться этим. Вдруг его сзади обнял за плечи «однокорытник» Петр Иванович Турчанинов и спросил, почему он не хочет ехать к нему в гости, чтобы посидеть вместе за чаркой доброго вина, как то бывало в дни их веселой молодости.
Сам не зная, почему, Бурнашов согласился ехать к управителю канцелярии. С Анастасией ему пришлось прощаться слишком быстро. Уходя, он видел, что она стоит у дверей и разговаривает с молодым кирасиром. Впрочем, это видение недолго занимало его. У Турчанинова собралась дружная компания офицеров, в том числе с георгиевскими крестами. Они желали продолжать праздник своего ордена.
Командира Ширванского полка тут приняли хорошо. Однако вместо вина на столе стояла водка, за первой выпитой чаркой последовали другие, и на шестой полковник сбился с их счета. Утром он очнулся на чужом диване, с чугунной похмельной головой…
Анастасия вошла в спальню Светлейшего, смиряя волнение. Все здесь показалось ей знакомым до сердечной боли. Голубые изразцы печи, натопленной, как в тот, первый раз, до духоты. Светло-голубого тяжелого бархата шторы на окнах. Темно-голубой ковер с длинным ворсом, заглушающим шаги. Из мебели, конечно же, французского производства, в спальне находились кровать, очень просторная, гардероб, небольшой комод, придвинутый к стене, и два стула, обитые голубой в белую полоску тканью. Легкий запах лаванды стоял в комнате. Так пахли льняные простыни, наволочки, пододеяльник на разобранной постели, сиявшие в полутьме, как рождественский свежий снег.
