Мишель Зевако - Трибуле
– Ах, монсеньер, какое происшествие!
– Где узник? – спросил Монклар.
– В камере! – торжествующим голосом ответил ле Маю. – Я подоспел вовремя и, рискуя собственной жизнью, успел схватить его.
– Это хорошо!.. Надо заковать его в кандалы…
После чего главный прево обратился к аркебузирам.
– Месье, сказал он офицеру, командовавшему аркебузирами, – почему вы не открыли огонь?
– Я спасал вашу жизнь, монсеньер, – ответил офицер.
– Вы сунули нос не в свое дело. Отдайте вашу шпагу вашему лейтенанту.
Офицер отстегнул шпагу и передал ее своему подчиненному. По знаку главного прево четыре аркебузира окружили офицера.
– Уведите бунтовщика! – холодно приказал Монклар.
– Куда, монсеньер? – спросил лейтенант?
– В Бастилию!
– Спасибо, монсеньер! – крикнул офицер. – Я получил хороший урок и в следующий раз позволю вас убить.
Монклар не удостоил арестованного ответом, спешился и вошел в Консьержери.
– Как это случилось? – спросил он у ле Маю. – Только коротко!
Начальник тюрьмы рассказал, как накануне вечером к нему приходил преподобный отец Лойола и показал пропуск, подписанный собственноручно королем. Господин Лойола вернулся и приказал отвести его в камеру Доле. Правоверный тюремщик еще не понимал, что под капуцинской сутаной скрывается вовсе не монах, а совсем другая личность.
Монклар пожал плечами.
– Отведите меня к узнику, – наконец сказал он.
Доле снова затолкнули в каменный мешок, где он уже был. Во всяком случае, эта камера находилась на первом этаже и была сухой. Здесь узнику причиняли страдания только кандалы, сжимавшие его запястья и лодыжки. Это все-таки было некоторым облегчением, чем он был обязан смятению месье ле Маю, который в первый момент ни о чем другом не мечтал, кроме как о том, чтобы замкнуть узника в ближайшей камере.
– Вы хотели спастись? – спросил заключенного главный прево, войдя в камеру. – Это означает, что вы чувствуете себя виновным?
Все полицейские начальники, судьи, следователи во все времена отличались основательной логикой. Не давая Доле времени ответить, Монклар продолжал:
– Во всяком случае, у вас есть оправдание. Вас увел за собой этот человек…
– Ошибаетесь: это я его увел, – сказал Доле. – Он пришел лишь для того, чтобы отдать дружеский долг.
– Это не делает его менее виновным. Он заслуживает петли.
Этьен Доле посмотрел на главного прево, задавая себе немой вопрос: «Какова цель этого разговора?»
– Вы можете, – продолжал Монклар, – смягчить свою судьбу и избежать сурового наказания.
Доле, все так же молча, поглядел на главного прево.
– Могу сказать вам, каким образом, – продолжал Монклар. Но прежде узнайте, что вас наверняка приговорят к смерти… Единственное, что мне пока неизвестно, так это просто повесят вас или же сожгут на костре.
Доле вздрогнул.
– Но вы могли бы жить, – быстро проговорил Монклар, – и даже получить свободу, если сделаете то, что я скажу…
– Говорите, месье.
– Ну вот… Человек, приходивший к вам, должен был свято верить в вас, не так ли? Заманите его снова средствами, которые я вам укажу, – и вы спасете свою жизнь ценой жизни Лантене…
Доле поднял взгляд на Монклара, спокойно и серьезно посмотрел на него и безо всякой злобы тихо сказал:
– Вы вызываете во мне жалость…
– Не принимаете?.. Хорошо. Хорошо… Придет час, когда вы пожалеете об этой минуте.
Главный прево в последний раз посмотрел на Этьена Доле. И в этом взгляде, вероятно, можно было уловить восхищение узником. Затем он с ледяной вежливостью откланялся.
LII. ЯД
На следующее утро после той ночи, когда произошла ужасная сцена между Франциском I и Мадлен Феррон, которую мы попытались описать, мэтр Рабле размышлял в своей столовой у пылающего очага.
«Несчастный Доле погиб. Скоро придет и моя очередь. Может быть, пришло время уехать из этой прекрасной страны Франции…»
Он поднялся и подошел к полуоткрытому окну.
– Хорошая страна, ей-богу! – с иронией в голосе заметил он. – Туманы, оголенные деревья, ветви которых трясутся и стучат под ветром. Уверен, что итальянское солнце не будет способствовать хроническому ревматизму… А то я так от него страдаю… Да и дышится здесь скверно…
Он закрыл окно и опять уселся у огня, подтащив к себе маленький столик, заваленный книгами.
– Бедный Доле! – прошептал он. – Решено!.. Еду!.. Когда? Э, черт возьми! Да как можно раньше… Хоть завтра!
В этот момент шум подъезжающей кареты заставил его вздрогнуть.
– Черт побери! – в сердцах выпалил он, откладывая гусиное перо, которое только что взял. – Неужели эта карета едет сюда?
Карета остановилась возле калитки… Рабле побледнел.
«Вот и всё! – подумал он. – Я слишком долго ждал… как Доле!»
В дверь постучали.
– Откройте, – сказал Рабле служанке безразличным голосом. – Откройте, моя милая, потому что то стучат от имени короля.
Служанка открыла дверь. В комнату вошел офицер.
– Мэтр Рабле, – сказал он, снимая шляпу, – я прибыл от имени его величества.
– Боже правый! – воскликнула служанка. – Да наш хозяин, оказывается, колдун! А я не хотела ему верить…
– Замолчи и убирайся к чертовой матери! – сказал Рабле. – Ты доведешь меня до виселицы, болтунья, со своими историями о колдовстве!.. Месье, я готов следовать за вами.
– Его величество будет доволен вашим согласием.
– Иду за вами.
Рабле накинул плащ и занял место в карете. Офицер поднялся за ним. Лошади рванули с места в галоп.
«Хорошенькое дельце! – подумал Рабле. – Меня арестовали… Выходит, я погиб».
Он забился в угол кареты и закрыл глаза, предаваясь отнюдь не утешительным размышлениям. Скучавший офицер напрасно пытался завязать разговор. Рабле отвечал раздраженным бурчанием. Наконец карета остановилась.
– Вот мы и в Лувре, – сказал офицер. – Проснитесь, мэтр.
– В Лувре! – вскрикнул ученый. – Вы уверены, что не в Бастилии или Консьержери? Или в Гран-Шатле?.. Да, ей-богу, это именно Лувр.
Но Рабле сразу же припомнил, что и в Лувре есть тюремные помещения. В эти каменные мешки сажают политических узников.
– О! – пробормотал он. – Значит, мой случай сложнее дела Доле!
Рабле провели по лестнице, по нескольким коридорам, и наконец, он остановился в приемной, заполненной придворными и гвардейцами. Все почтительно расступились, освобождая мэтру проход. Басиньяк, камердинер короля, заметил Рабле и поспешил навстречу.
– Идите, мэтр, идите скорее!
– Э! Что там еще случилось… черт побери!
Басиньяк не ответил и подтолкнул Рабле к кабинету короля. Он оказался перед Франциском I.
Прошлой ночью король вернулся в Лувр. Покинув Маладру, он вернулся в родную пристань никем не замеченный. Привыкший к подобным ночным экспедициям, король устраивал их так, чтобы никто не мог его увидеть: не потому что хотел спасти королевское достоинство… (он считал себя выше такого), а потому что пытался избежать вопросов герцогини д’Этамп, весьма ревнивой и подозрительной.
