Улыбка гения - Софронов Вячеслав

— А потом, поди, каются перед батюшкой, — успел вставить слово Репин.　

— Может, и так, в душу к ним не заглянешь, — все так же отрешенно отвечал Менделеев.　

— Нет, Дмитрий Иванович, — подошел к нему Краевич, — ты уж давай рассказывай все как есть. То, как ты пилота из корзины выкинул, мы все видели и, честно скажу, не на шутку за тебя испугались, как ты один с летательным аппаратом справишься. А вот про мужиков с вилами как-то не подумали. А ведь действительно, за кого они тебя там приняли?　

— Меня сегодня кем только ни называли: и батюшкой и каторжником, и еще непонятно кем. Так что теперь сам не знаю, кто я есть на самом деле, — улыбаясь, ответил Менделеев.　

— Вот-вот, — вновь влез в разговор Репин, — я, когда зарисовками твоего полета занимался, ко мне недоросль лопоухий пристал, гимназистик, пытать начал: зачем это попа на небо запускают.　

— Нет, тут вопрос серьезный, — потряс указательным пальцем Куинджи, — а если правда на вилы бы его подняли? Мало ли что им могло померещиться.　

— Да все обошлось, вы лучше послушайте, что я увидел, когда Луна Солнце закрыла. — Дмитрий Иванович с жаром принялся рассказывать о своих ощущениях, которые он испытал во время наблюдения затмения.　

Но в присутствии жены он и словом не обмолвился о неполадке клапана, и как он ее устранил, зная, что потом, когда они останутся наедине, она будет отчитывать его, как обычно, что он только о себе и своей науке думает, а о детях должен заботиться кто-то другой.　

Он мельком бросил взгляд на супругу, стоявшую в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, и понял, она и так обо всем догадалась. И это было не в первый раз. Он порой диву давался ее проницательности. Для него это была загадка, которую с помощью известных ему приборов разгадать невозможно. Другой такой женщины он просто не знал, а потому даже слегка побаивался ее предвиденья и не раз убеждался, как она может что-то знать наперед.　

Может, потому и возникло отчуждение меж ними, что он не привык делиться всем, что с ним случалось, а она как-то распознавала, догадывалась и одним-единственным вопросом могла повергнуть его в смятение, отчего он начинал злиться, топать ногами и старался поскорее закончить разговор, чтоб остаться одному.　

Вот и сейчас Анна Ивановна, наблюдая за всем происходящим, хорошо понимала, что муж ее был на волосок от гибели, в очередной раз искушал судьбу, но опять же спорить с ним и что-то советовать было бесполезно. Он всегда поступал по- своему, не слушал ее советов, и постепенно она ушла в себя, затаилась, старалась не думать о плохом, но черные мысли сами лезли ей в голову, она отгоняла их, но совсем перестать думать о неизбежном не могла.　

Впрочем, выбора у нее не было и оставалось мириться и как-то обустраивать свою жизнь, понимая, что за нее это никто не сделает. Неожиданно раздался громкий стук в дверь. Владимир кинулся открывать, на пороге стоял курьер с сумкой через плечо и громко спросил:　

— Где я могу видеть профессора Менделеева?　

— Здесь я, вот он, — сделал несколько шагов по направлению к нему Дмитрий Иванович, — а что случилось?　

— Депеша из канцелярии его императорского величества. — И он протянул большой конверт с гербовой печатью и почтительно вручил его хозяину дома.　

Когда он вышел, в гостиной ненадолго повисло молчание. Анна Ивановна побледнела, ей едва не сделалось дурно, поскольку, по ее мнению, ничего хорошего эта депеша предвещать не могла. Остальные тоже молчали, и лишь Дмитрий Иванович вертел здоровенный конверт в руках, а потом сунул сыну и попросил вскрыть. Тот извлек толстый лист александрийской бумаги с золотой короной наверху.　

— Читай, — попросил отец, — а то мне очки доставать не хочется.　

И Володя прочел:　

— Его высокопревосходительству, статскому советнику профессору Дмитрию Менделееву приглашение на торжественный ужин, посвященный Тезоименитству Его Императорского величества… — Володя остановился и добавил скороговоркой: — Тут еще подписи какие-то стоят. Читать?　

Дмитрий Иванович махнул рукой, дав понять, не нужно, и стал ждать, что скажут другие сидящие в комнате.　

Первой подала голос Анна Ивановна:　

— Надеюсь, профессора приглашают вместе с супругой?　

— Не знаю, не знаю, — хитро прищурился Менделеев, — боюсь, что мой визит туда придется отложить.

— Это еще почему? — встрепенулась она.　

— На следующей неделе мне предстоит отбыть на Дон. Просят дать справку о залежах каменного угля, что там с незапамятных времен находят. Так что визит во дворец придется отложить. Да я и рад тому, представляю, как там в меня будут пальцем тыкать, словно в павлина какого редкого. Не той породы, чтоб шутом становиться.　

Слова мужа расстроили Анну Ивановну, которая с радостью восприняла приглашение во дворец и уже перебирала в уме, какие наряды подойдут к этому случаю.　

— Я же говорила, ты можешь думать только о себе, — едва сдерживая слезы, в сердцах проговорила она и, резко повернувшись, ушла в детскую, громко хлопнув дверью.　

— Да, именно этого я и ждал, — задумчиво глядя в окно, проговорил ей вслед Менделеев.

Часть восьмая

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОШЛОЕ

Глава первая

В конце июня 1889 года Менделеев наконец-то решился на несколько дней заглянуть в родной город, где он не был со дня своего отъезда на учебу в Петербург. Выходило, что ровно полвека. К тому времени он стал всемирно известным ученым, ему самому 65 лет, а потому встреча его горожанами была торжественная, будто город посетил кто-то из лиц царствующего дома или высокий сановник.　

На берегу Иртыша, куда должен был причалить небольшой пароходик, на котором прибывал из Тюмени старый тоболяк, построили небольшую деревянную арку, увитую лентами и гирляндами из цветов, на деревянном помосте приближение судна ждали городской голова и губернский полицмейстер. Были и обычные обыватели, прознавшие о прибытии почетного гостя.

Особо выделялся энергичный местный предприниматель Александр Андрианович Сыромятников. Он родился как раз в год отъезда Дмитрия Ивановича из Тобольска, а потому никого из его родственников не застал, но зато, развив бурную деятельность и продолжив дело отца, сумел скупить в городе ряд обывательских домов и бывшую стекольную фабрику в селе Верхние Аремзяны, некогда принадлежащую предкам матери Менделеева — купцам Корнильевым.　

Правда, сама фабрика сгорела, восстанавливать ее он не собирался, а потому он построил там поташный завод, на котором сжигал местные леса, продавал поташ, на чем имел неплохую прибыль. Сейчас ему было очень важно установить дружеские отношения с известным ученым, который был связан со многими известными промышленниками России, чтоб через него попытаться наладить поставку своего сырья из Сибири в центр страны. Были у него к прославленному земляку и другие вопросы, но он пока не решил, стоит ли их задавать, поскольку не знал, насколько удачным будет его знакомство с гостем, о котором ходили самые разнообразные слухи.　

Наконец послышался гудок парохода, и через некоторое время борт судна плавно ударился о причал, матросы ловко замотали канаты вокруг кнехт, сбросили трап, и по нему спустился пожилой мужчина с сосредоточенным лицом и внимательным взглядом порядком выцветших, некогда голубых глаз в своей неизменной широкополой шляпе, опирающийся на ручку нераскрытого зонта. Он принял из рук одного из встречающих традиционные хлеб-соль, отломил небольшой кусочек, сказал:　

— Узнаю родной вкус, его ни с чем не перепутаешь.　

Хотели уже было пройти к пролетке, поджидавшей его, но тут слух Менделеева привлек жалобный скрип пил, доносящийся со стороны расположенной на берегу лесопилки, принадлежащей все тому же купцу Сыромятникову. На ней трудились арестанты из местных тюрем, и, по сути дела, это была бесплатная рабочая сила, чем купец без зазрения совести пользовался благодаря своим обширным связям и знакомствам.