Александр Дюма - Графиня де Шарни
Молодой граф поклонился.
— Когда придет время, король отдаст приказания, — промолвил он, — и приказания короля будут исполнены. Однако я позволю себе заметить, государь, что будет нелегко найти такую карету, в которой могли бы удобно разместиться ваши величества, их августейшие дети, мадам Елизавета и двое-трое сопровождающих слуг.
— На этот счет можете не беспокоиться, дорогой Луи. Я все предусмотрел и заказал такую карету.
— И еще, государь: в Монмеди ведут два пути. Мне осталось лишь уточнить, по какой из двух дорог ваше величество предпочитает поехать: надежный инженер должен изучить маршрут.
— У нас есть такой надежный инженер. Преданный нам граф де Шарни составил замечательные карты окрестностей Чандернагора. Чем меньше людей мы посвятим в тайну, тем будет лучше. Граф — преданный, умный и отважный человек, воспользуемся же его услугами. Ну а дорогу, как видите, я уже давно выбираю. Я заранее выбрал Монмеди, вот почему обе ведущие туда дороги отмечены на этой карте.
— Даже три дороги, — почтительно поправил г-н де Буйе.
— Да, знаю; можно отправиться по дороге, ведущей из Парижа в Мец; проехав Верден, свернуть с нее и следовать вдоль реки Мёз по дороге на Стене, а оттуда до Монмеди всего три льё.
— Возможен еще путь через Реймс, Иль, Ретель и Стене, — сказал молодой граф довольно уверенно, показывая тем королю, что сам он отдает предпочтение именно этому маршруту.
— Так! — воскликнул король. — Вы как будто предпочитаете именно эту дорогу?
— Да нет, государь, что вы! Храни меня Господь! Я еще слишком молод, чтобы брать на себя ответственность высказывать мнение в столь важном деле. Нет, государь, это не мое мнение, так полагает мой отец. Эта точка зрения основана на том, что местность, по которой дорога эта проходит, бедна, почти пустынна и, следовательно, сулит меньше неожиданностей. Отец говорит также, что Королевский немецкий полк, должно быть, лучший во всей армии, единственный сохранивший верность присяге, расквартирован в Стене и потому начиная с Иля или Ретеля может сопровождать короля; таким образом удалось бы избежать необходимости слишком большого перемещения войск.
— Да, — перебил его король, — однако мне пришлось бы ехать через Реймс, где я короновался, где первый встречный может меня узнать… Нет, дорогой граф, на этот счет мое решение твердо.
Король произнес последние слова столь твердо, что граф Луи не стал даже пытаться переубедить короля.
— Итак, ваше величество, вы решились?.. — спросил он.
— Да. Я выбираю дорогу на Шалон через Варенн, не заезжая в Верден. А полки будут размещены в каждом из небольших городков между Монмеди и Шалоном; я даже думаю, что первый из них мог бы меня ждать уже в Шалоне.
— Государь, — сказал граф, — мы еще сумеем обсудить, до какого города можно будет рискнуть разместить эти полки. Однако король не может не знать, что в Варенне нет почтовой станции.
— Мне очень нравится, что вы так хорошо осведомлены, господин граф, — улыбнулся король. — Это доказывает, что вы добросовестно потрудились над нашим планом… Пусть вас это не беспокоит, мы найдем способ держать лошадей наготове при въезде или выезде из города. Наш инженер скажет нам, где это будет удобнее сделать.
— А теперь, государь, когда мы почти обо всем договорились, — промолвил молодой граф, — позволит ли мне ваше величество процитировать от имени моего отца несколько строк одного итальянского автора, показавшиеся маркизу столь подходящими к случаю, что он мне приказал выучить их на память и передать их королю.
— Слушаю вас, сударь.
— Вот эти слова: «Промедление всегда вредит, и никогда не бывает абсолютно благоприятных обстоятельств для затеваемого дела. Посему тот, кто ждет идеального случая, так никогда и не начнет дела, а если и начнет, то зачастую его ожидает печальный конец». Так говорит этот автор, государь.
— Да, сударь, и этот автор Макиавелли. Можете мне поверить, я непременно прислушаюсь к советам посла блистательной республики… Но тише! Я слышу на лестнице чьи-то шаги… Это спускается Гамен. Пойдемте к нему навстречу, а то он заметит, что мы занимались вовсе не шкафом.
С этими словами король распахнул дверь на потайную лестницу.
Было самое время: метр стоял на самой нижней ступеньке с замком в руках.
VIII
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДОКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПЬЯНИЦ И ВПРАВДУ БОГ БЕРЕЖЕТ
В тот же день, вечером, около восьми часов, какой-то человек, судя по одежде — мастеровой, вышел из Тюильри через Разводной мост, бережно прижимая руку к карману куртки, будто в нем была спрятана в этот вечер сумма более значительная, чем та, что бывает обычно в кармане у ремесленника. Он повернул налево и из конца в конец прошел всю аллею, которая со стороны Сены служит продолжением части Елисейских полей, называвшейся когда-то пристанью Мраморной или Каменной, а в наши дни носит название бульвара Кур-ла-Рен.
Дойдя до конца этой аллеи, он оказался на набережной Мыловаров.
В описываемое нами время набережная Мыловаров была днем весьма оживленна, а по вечерам освещалась огнями бесчисленных кабачков, где в воскресные дни буржуа закупали вино и провизию и грузили их на суда, зафрахтованные по цене два су с человека, после чего отправлялись отдохнуть на Лебединый остров, где без провизии они могли бы умереть с голоду, потому что в будни остров был совершенно необитаем, а в праздничные дни, напротив, кишел людьми.
Возле первого же кабачка, выросшего на его пути, человек в куртке мастерового, казалось, вступил в жестокий бой с искушением заглянуть туда и одержал победу: прошел мимо.
Но вот — другой кабачок и то же искушение. На сей раз господин, незаметно следовавший за нашим мастеровым словно тень от самого плашкоута, был уверен, что ремесленник не устоит: тот отклонился от прямой линии, подошел к этому филиалу храма Бахуса, как тогда говорили, и уже занес над порогом ногу.
Однако воздержанность мастерового опять одержала верх; вполне вероятно, что, если бы на его пути не встретился третий кабачок и ему пришлось бы возвращаться назад, чтобы нарушить клятву, похоже данную им самому себе, он не стал бы этого делать и продолжал бы идти своей дорогой, — не совсем на трезвую голову, потому что путник, судя по его виду, успел принять солидную порцию той самой жидкости, что веселит сердце человека; впрочем, он еще владел собой, а голова руководила ногами, заставляя их шагать вперед.
К несчастью, на этой дороге стоял не только третий, но еще и десятый, и двадцатый кабачок… Соблазн слишком часто возобновлялся, и сила сопротивления уступала силе желания. Третье искушение оказалось непреодолимым.
