Эндрю Ходжер - Храм Фортуны
Помощник бодрился, но и его запасы оптимизма быстро иссякали.
Единственной приятной новостью было то, что капитану стало лучше. Жизни его уже не угрожала опасность, как заверил один из матросов, разбиравшийся немного в медицине. Зато запасы продуктов и особенно Пресной воды стремительно таяли.
Селевк собрал всех на корме и заявил, что является здесь представителем хозяина и отвечает за жизнь и здоровье его внучки. А потому девушка не будет терпеть недостатка в еде и питьё. Остальным же придется поголодать. Рабов кормить не будут вовсе — они пока не нужны, а если судну посчастливится дойти до какого-нибудь порта, то имеется достаточно денег, чтобы купить там новых.
Помощник, чувствуя свою ответственность, поддержал капитана, но матросы были совсем не в восторге. Они ходили по кораблю, бросая хмурые взгляды на дверь каюты, за которой находилась Корнелия, и слушая поначалу истошные, но с каждым днем все более слабеющие крики умирающих от голода рабов под палубой.
А внучка сенатора, между тем, понемногу приходила в себя и возвращалась к жизни. Она уже позволяла девушкам-служанкам причесывать себя, стала понемногу принимать пищу.
Капитан, чтобы не стеснять женщин, распорядился перенести себя на палубу. Его положили на подстилку под навесом на корме. Рана быстро заживала, и Хирхан мог уже двигаться почти без боли.
«Сфинкс» все так же качался на волнах посреди безбрежного моря. За это время лишь дважды они видели на горизонте силуэты кораблей, но отчаянные крики не помогли — их не заметили.
Голод все сильнее брал людей за горло, пробуждая звериные инстинкты. Атмосфера на борту делалась все более напряженной и угнетенной. Что-то страшное висело в воздухе.
И вот наступила развязка. Брат одного из матросов был гребцом на «Сфинксе». Оба они — британцы из племени иценов — еще детьми были проданы в рабство. Старшему удалось выкупиться на волю и наняться матросом на корабль Сатурнина. Тут он обнаружил, что его младший брат сидит в трюме, прикованный тяжелой цепью к дубовой скамье.
По правилам строго запрещались такие варианты — если свободный и раб были родственниками, они не могли оставаться на одном судне, их разъединяли. Но британцы сумели скрыть это, и никто ничего не подозревал.
И вот теперь, слушая стоны обреченного на голодную смерть брата, матрос не выдержал. Ранним утром он соскользнул в трюм, ударом мощного кулака оглушил гортатора и сорвал у него с пояса ключи от цепей. Ему удалось уже освободить брата и еще восьмерых, когда в помещение случайно заглянул помощник капитана. Он сразу понял, что происходит, и поднял тревогу.
Рабы с воем ринулись на палубу, расхватав обломки весел. Британец и еще трое матросов присоединились к ним.
Помощник быстро поставил в известность Селевка, который немедленно запер женщин в каюте и стал у двери с мечом в руке. Сам он вместе с четырьмя оставшимися верными своему долгу моряками бросился в оружейную. Но и рабы знали, что им следует делать. Они с ревом выскакивали из трюма и, потрясая обломками весел, бежали вдоль борта, окружая надстройки.
Но тут путь им преградил ливиец Кирен. Своей сиккой — искривленным, острым, как бритва, ножом — он пропорол несколько животов, но потом поскользнулся на выпавших внутренностях, и тут же удар весла размозжил ему голову. Однако он успел задержать мятежников, и дал помощнику и матросам время вооружиться.
На раненого капитана никто не обращал внимания, о нем просто забыли в горячке. Селевк, помощник и их люди — с мечами и копьями в руках — заняли оборону в узком проходе возле каюты, где томилась неизвестностью Корнелия и дрожали от страха девушки-бельгийки.
Британец тем временем освободил остальных рабов, и теперь человек двадцать осаждали каюту. Недостаток места мешал им воспользоваться своим численным превосходством, а потому защитникам удавалось пока удерживать позицию. Но долго продолжаться это не могло.
Рабы, увертываясь от наконечников копий, с яростью били веслами и баграми в прятавшихся за дверным проемом людей. Увернуться, правда, удавалось не всем, и некоторые с воплями отскакивали, заливая палубу кровью из широких колотых ран. Но вот один матрос тоже не уберегся — тяжелое весло разнесло ему череп, мозг брызнул на стены.
Дикий, беспощадный бой за еду, за жизнь, за свободу кипел на «Сфинксе». Одни нападали, понимая, что теперь У них нет другого выхода, — только победить или умереть, а другие защищались, зная, что и у них выбор невелик.
Еще один матрос погиб — ловкий британец зацепил его крюком багра и резким рывком буквально выдернул на палубу. В мгновение ока его разорвали на части озверевшие рабы.
Но тут же и Селевк предпринял вылазку — он выскочил из укрытия и, пока те пытались поудобнее перехватить свое громоздкое оружие, могучим ударом меча снес голову старшему британцу и пронзил грудь какого-то раба в рваной набедренной повязке. Потом он молниеносно отскочил обратно, а рванувшиеся за ним мятежники потеряли еще двоих людей, сгоряча напоровшихся прямо на копья.
Младший британец обезумел, когда увидел смерть брата.
— Дайте огня! — заорал он. — Сожжем их!
И рабы готовы были это сделать, не отдавая себе отчета в том, что пламя заберет и их жизни. Голод и ярость — плохие советчики; затуманенное сознание доведенных до отчаяния людей перестало выполнять свои функции.
Несколько человек бросились высекать огонь.
— Мы пропали, — сказал Селевк. — Эти сумасшедшие действительно хотят поджечь корабль.
Помощник капитана только нахмурился и промолчал. Он начал подумывать, не переборщил ли с чувством долга, безоглядно жертвуя своей жизнью ради жизни хозяйской внучки.
И в этот момент судно потряс истошный крик:
— Земля!!!
Рабы бросились к борту, жадно вглядываясь в даль. Селевк тоже осторожно выглянул, держа меч наготове.
Действительно, это была земля. Справа медленно, но неотвратимо, вырастал темный контур какого-то скалистого берега. Тяжелые волны клубились и пенились на рифах. Доносился даже грохот прибоя и крики каких-то птиц.
— Земля! — хором заорали рабы, забыв на миг о своих противниках.
Земля была важнее — там вода, пища, жизнь.
Селевк принял решение. Главное сейчас — спасти девушку, остальное неважно. Сенатор поймет его.
— Эй, вы! — крикнул он громко. — Давайте поговорим. Я хочу кое-что предложить. Мы можем заключить сделку.
Мятежники, оторвавшись от борта, повернулись на звук его голоса. Никто из них пока не рвался в бой. Рабы слушали.
Они прекрасно понимали, что обрекли себя на гибель, которая наступит рано или поздно. Бунт на корабле считался одним из самых тяжких преступлений. Гребцов теперь ждала неизбежная казнь на крестах, а матросов, нарушивших свой долг, наверняка бросят на растерзание диким зверям в амфитеатре. Даже если они и перебьют сейчас эту горстку защитников, все равно железная рука закона вскоре сомкнется на их горле. Так что, если им предлагают какую-то сделку, то стоит, по крайней мере, послушать. Ведь никто не знал, что за берег вырос перед ними. А вдруг там уже стоят наготове римские когорты или береговая охрана?
