Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона»
– Ты нам зубы не заговаривай! И твою голову с козлиной бородой мы отрубим и без твоего согласия, – глаза Эшши-хана налились кровью. Свистнула плеть – на землю шлепнулась мохнатая папаха, свистнула второй раз – и на бритой голове старика появилась вмятина, на глазах она вздулась бледной полосой, засочившейся кровью.
– Лучше мою дочь возьмите! – крикнул в отчаянии Мерген-ага.
– А мы и не спросимся у тебя, борода! – Эшши-хан сидел на коне, подбоченясь…
Неожиданно послышался шакалий вой – басмаческий сигнал опасности. Бандиты разом кинулись к коням.
Вороной Эшши-хана кружился волчком. В его руках блеснул маузер. Откуда-то выскочил Аждар и с хриплым лаем бросился к коню, пытаясь вцепиться в ногу всадника. Конь испуганно метнулся в сторону. Эшши-хан выстрелил не целясь. На белой рубашке старика, у самого плеча, словно прожженная угольком, зачернела маленькая точка. Мерген-ага, не спуская глаз с удалявшегося басмаческого предводителя, медленно оседал.
– Я только ранен, – прошептал аксакал подбежавшим женщинам. – Бегматову помогите…
За ближним барханом завиднелись островерхие шлемы конников. Первым, с оголенной шашкой, птицей летел Ашир Таганов. За ним вслед на взмыленных конях несся эскадрон.
Приезд в Ашхабад Ивана Васильевича Касьянова, теперь курировавшего деятельность ГПУ республики по борьбе с басмачеством, совпал с возвращением сводного отряда из Каракумов. Близился бесславный конец политического бандитизма, в республике завершались последние приготовления по его окончательному разгрому.
И прибытие Касьянова в Туркмению было отнюдь не случайным. Еще в Москве Иван Васильевич живо интересовался действиями отряда «Свободные туркмены», знал о многих его операциях, проведенных под руководством Ашира Таганова. «Что ж, добрый человек и толковый чекист, видать, получился из Ашира», – не без гордости думал Касьянов о своем воспитаннике.
И когда Ивану Васильевичу сказали, что вечером в клубе состоится разбор проведенных отрядом операций, он пожелал принять участие в нем. Собрание решили провести для того, чтобы каждый участник критически проанализировал свое поведение в походе, как помогал товарищу, командованию, все ли сделал для того, чтобы отряд успешно справился с поставленными перед ним задачами.
А говорить и подумать было о чем…
В тот памятный день эскадрон Таганова спас Бегматова, Марину, раненых красноармейцев от верной гибели, предотвратил разграбление складов с боеприпасами и имуществом отряда, а главное – не отдал на поругание кочевой аул, который басмачи собирались обобрать и сжечь…
А ведь так могло случиться, если бы Игам Бегматов положился только на Стерлигова, который должен был вернуться с отрядом на четвертый день, а возвратился в урочище лишь через две недели.
– Почему же так произошло? – председательствующий собрания, председатель республиканского ГПУ Горбунов обратился к залу, где собрались все участники похода на Ярмамед. – Кто хочет взять слово?
Все выжидательно молчали. Касьянов, сидевший в президиуме, по соседству с председательствующим и Чары Назаровым, обвел глазами ряды и остановился на отрядном следопыте Шаммы Белете, ходившем в рейд вместе со Стерлиговым.
– Может, Шаммы-ага что скажет? – Касьянов улыбнулся глазами.
– Хочу, – Шаммы Белет поднялся с места, поправил на голове расшитую тюбетейку. – Душа горит.
– Вы проходите на трибуну, чтобы все вас видели.
– Я лучше отсюда, – смутился Шаммы Белет. – Пока до трибуны дойду, забуду, что надумал сказать… Те семеро джигитов, которых потерял наш отряд, сегодня могли бы быть с нами… Я говорил командиру и еще повторю. – Шаммы Белет осуждающе взглянул в сторону Стерлигова. – Он вел себя очень… непонятно. К советам не прислушивался, а сам действовал неправильно… Отряд напал на след сотни Эшши-хана. Полтора дня шли по следу. Потом банда разбилась на две группы. Я говорю командиру, что басмачи какую-то хитрость затеяли, а он мне: «Глупости мелешь, старик!» Но я ему точно сказал, в какой группе Эшши-хан, – там, где было семьдесят басмачей. Я след Эшши-хана знаю, у него походка отцовская, джунаидовская. Ходит, как будто землю придавить хочет, больше пятками вдавливается, а через три-четыре шага правым носком песок загребает. У каждого человека свой след. Ну вот, – Шаммы Белет снова стрельнул глазами в Стерлигова, тот заерзал на месте, – спрашиваю я командира: за какой группой пойдем? А он: «Будем преследовать малую группу!» Нам тоже следовало разделиться.… Зачем же упускать? Командир оборвал меня, дескать, ты – следопыт, занимайся своим делом, и объявил, что лучше сначала разгромить маленькую группу басмачей, а потом, мол, легче и с остальным справиться. Я все ж не утерпел и говорю – тогда уж лучше словить сначала Эшши-хана, иначе уйдет, ищи потом ветра в поле…
– Вы кое-что недоговариваете, товарищ Шаммы Белет! – Стерлигов, не утерпев, вскочил с места.
– Вы не перебивайте, – председательствующий поднял руку. – Мы дадим вам слово.
– Я все скажу, товарищ командир, – спокойно ответил Шаммы Белет. – Вот… Повстречался нам один чабан, прилизанный такой, руки холеные, как у нашего эскадронного писаря, глаза бегают, а нашему командиру пришелся по душе. Потому что говорил то, чего хотелось ему услышать. И этот самый… сказал, будто у той группы, которую мы преследуем, есть золото… Потому, мол, Эшши-хан разделил сотню, чтобы золото в руки красных не досталось. Не поверил я и командиру сказал о своих подозрениях: Эшши-хан не такой, умрет, а с золотом не расстанется… А командир и слушать меня не захотел. Почти до самого Куня-Ургенча дошли, а там басмачи рассыпались, как песок…
– У меня есть вопрос к товарищу Шаммы Белету, – не утерпел все-таки Стерлигов. – Скажите, пожалуйста…
– Василий Родионович, – перебил его председательствующий, – когда получите слово, тогда все и скажете. Хотите выступать?
– Нет, я пока выступать не буду. Послушаю.
Председательствующий вновь обратился к залу, и из первых рядов к трибуне прошел Григорий Колодин, исполнявший в походе обязанности заместителя командира отряда.
– Все, что здесь рассказал Шаммы-ага, сущая правда. – Колодин говорил, повернувшись лицом к президиуму. – Товарищ Стерлигов, скажу, грамотный человек. Не чета таким, как я, которые и в церковно-приходской школе не доучились. Но одной грамоты, скажу, в нашем революционном деле маловато. Нужна еще революционная сознательность, горение, человечность. А как вел себя товарищ Стерлигов? Скажу, срам один! Как удельный князек, что тебе каракумский хан, скажу…
