Патрик О'Брайан - Миссия на Маврикий
Он, улыбаясь, глянул в кормовое окно «Боадицеи» — на идущую в двух кабельтовых в кильватере «Венус», чьи наполненные паруса сияли на солнце жемчужным блеском. За ней можно было различить «Эфрикейн» и, далее под ветер, три транспорта. Как корабль коммодора, «Боадицея» держалась в середине эскадры, перед ней шли «Бомбей» и «Виндем», а еще дальше на ветер растянулись в линию «Стонч», «Оттер» и «Грапплер». Транспорта за кормой тяжело переваливались, на них везли солдат будущего десанта.
«Зрелище, дорогая, мы представляем весьма внушительное. Правда, некоторые из наших мачт лишали дара речи мастеров на верфи — но они в итоге работают, а это главное. Много запасного рангоута удалось взять с „Бомбея” и „Венус”, но что за чертова работа была — дотащить их до порта! Я обещал команде половину порции грога на ужин, и им бы вполне хватило, но эти канальи нашли дорожку к французскому погребу. Боже, Софи, нас мотало всю ночь, матросы упились, как свиньи, семь моих и семь „африканеров” пришлось заковать в кандалы, да и из остальных ни один не мог взобраться на мачту. К счастью, „Оттер” смог взять „Бомбей” на буксир, иначе вряд ли мы бы вытащили обоих. Да, в тот момент нас мог бы взять тепленькими любой достаточно решительный французский бриг.»
«К утру большинство протрезвело, и я произнес перед ними речь о вреде пьянства. Но, боюсь, эффект от моих слов (хотя это были весьма хорошие и сильные слова) оказался невелик — ибо на берегу нам устроили такую встречу! Ракеты, бенгальские огни (правда, едва видимые из-за яркого солнца), салют со всех укреплений, троекратный. Губернатор, отличный парень, голова на плечах что надо, отлично меня понимает, когда увидел, что в порт привели два фрегата, хотел тут же напоить снова всю команду (хоть сам ничего крепче чая не употребляет). Еле успел убедить его, что надо „убирать сено, пока солнце не село”. Полковник Китинг просто счастлив, что и высказал мне в самых сильных выражениях — и тоже согласился, что надо „ковать железо, пока горячо”.
Ничто не могло сдержать его рвения, когда он гонял своих штабных и прочую публику, дабы войска грузились на транспорты со всем снаряжением и в надлежащем порядке. Ибо могу сообщить тебе, дорогая (только поскольку это письмо не увидит никто, кроме тебя, да и то когда уже все свершится), что мы собираемся послезавтра захватить Маврикий, и наши надежды на счастливый исход велики.»
Джек прервался и бросил вороватый взгляд на Стивена Мэтьюрина, ибо написанное грубо нарушало основные принципы, которые его друг пытался вдалбливать в него постоянными нотациями.
Стивен перехватил его взгляд и спросил:
— Не желаешь ли хороших новостей?
— Не откажусь.
— Тогда тебе будет полезно узнать, что капитан корабля «Джефферсон Б. Лауэлл»…
— Барка, Стивен. Американец — барк. И очень неплохой ходок, к тому же.
— Пф! Он был столь любезен, говоря со мной, что рассказал о курсах, по которым он и его коллеги из Сент-Луиса берут маврикийские бумажные деньги. До нашего прибытия они шли почти один к одному со звонкой монетой, а затем упали до двадцати двух процентов. Потом они взлетали и падали в соответствии с ходом кампании, и после Иль Де Ла Пасс взлетели до восьмидесяти трех. А вот сейчас они вообще перестали котироваться, и расчеты теперь идут только за золото. Вот тебе холодное, объективное свидетельство.
— Очень приятно слышать, Стивен, спасибо.
С этими словами Джек вернулся к своему письму, а Стивен — к своей виолончели.
«Китинг трудился, как пчела, не только из-за мыслей о нашей совместной кампании (и никогда еще, с момента изобретения корабля, я считаю, армия и флот не взаимодействовали лучше), нет, он рвался за двоих из-за сведений, которые узнал от освобожденных с „Венус” армейских офицеров. Они говорили, что генерал Аберкромби, их командующий, собрал войска со всей Индии. В их словах толку немного, ибо полковник их был убит в бою, а младшие офицеры знают только охвостья слухов и сплетен, но основная мысль состоит в том, что на Родригесе назначено рандеву нескольких полков из Форт-Вильям и нескольких частей с Мыса — а затем они прибудут на Реюньон. Идея, если подумать, идиотская, но Китинг из-за этого потерял покой. „Если опять тупая скотина в генеральских эполетах заявится, чтобы сожрать мой хлеб в тот самый момент, когда я намазал его маслом! — орал он в жутком возбуждении, — я продам мой офицерский патент тому, кто больше заплатит, и будь проклята такая служба! Опять лишиться славы, когда мы сделали всю работу — никакое существо этого не вынесет!” И он снова рассказал мне о штурме города в Индии, название которого я позабыл: где он подвел апроши к стенам, отбил все вылазки, пробил в стенах брешь и уже готов был начать штурм — когда явился генерал в паланкине, принял командование, приказал атаку и написал донесение, где присвоил себе все лавры. За это генерал был повышен в звании и отбыл в Бат пэром. Китинг добавил несколько довольно сильных метафор о Бате и старичье, готовом на все ради ленты, расшитой мишурой, но здесь я не рискну их повторить — чересчур горячи».
Джек замер, придумывая остроту, в которой сочетание горячей воды и Бата давало бы замечательный эффект, но способности его лежали несколько в иных областях, и, пожевав перо, он продолжил:
«Я, со своей стороны, тоже не смог вытрясти чего-то связного из бедняги Грэхема с „Бомбея”. Он крейсировал против пиратов Персидского залива, а когда вернулся с жутким некомплектом экипажа — получил приказ принять на борт кучу солдат и идти на рандеву с „Илластриесом” (семьдесят четыре орудия), к югу от Пролива Восьмого Градуса. Всю дорогу его преследовали неудачи: через десять дней открылась изрядная течь в форпике и заставила его возвращаться, пробиваясь сквозь противные ветра и постоянно откачивая воду (люди его и так валились с ног от болезней). Затем бесконечные задержки и проволочки на верфи, он пропустил время первого рандеву, затем — резервного. В итоге поплелся один, страдая от перемежающейся лихорадки, к Порт Луи, надеясь застать там нашу блокирующую эскадру. В итоге после долгого и кровопролитного боя его корабль был захвачен. Боюсь, из-за жары, лихорадки и волнений он несколько не в себе, иначе чем еще можно объяснить, что он спустил флаг перед шлюпом, приняв его в темноте за второй фрегат? (Да, это правда, тот несет оснастку корабля, наш старый знакомый „Виктор” о шестнадцати орудиях, но так обмишуриться…) Стивен о состоянии его интеллекта того же мнения, перед нашим отплытием залил его до горловин опийной микстурой и обрил чуть не до волдырей. Но, в любом случае, никаких приказов для Родригеса у Грэхема не было, так что сто к одному, что Китинга, как говорится, преследуют химеры. Но это видение подкрадывающегося, жадного до славы генерала, жаждущего присвоить себе завоевание острова и установление там власти британского губернатора, заставляющее его лезть из кожи, вполне меня устраивает, ибо совпадает с моим желанием выйти в море, пока „Минерва” с „Беллоной” еще не на плаву. (Ходят слухи, что не то роялисты, не то паписты, или и те и другие, проломили им днища адскими машинами, но я в это не верю — даже иностранцы не могут быть такими идиотами). Так что пусть будут химеры — лишь бы двигали в нужном направлении».
