Сергей Шведов - Поверженный Рим
– Жрица богини Изиды Белинда считает, что если благородной Пульхерии удастся ублажить своим телом демонов, то она получит над ними власть. Что, безусловно, пойдет на пользу как городу Риму, так и всей империи.
Феону показалось, что сиятельный Олимпий заразился безумием от своего родственника сенатора Серпиния. Ничем другим объяснить тот бред, который он нес сейчас, было попросту невозможно. Впрочем, обезумел не только магистр двора, просидевший в осаде три месяца, с ума сошел весь город. Оказывается, усилия благородной Пульхерии поддерживал не только ее муж, сиятельный Аттал, но и едва ли не все военные и гражданские чины осажденного города Рима. Более того, епископ Иннокентий благословил христианку Пульхерию на этот во всех отношениях скандальный шаг.
– Есть хотят все, – вздохнул Олимпий в ответ на протестующие вопли Феона. – И жить тоже. Епископ Иннокентий в этом ряду не исключение. В Риме каждый день умирает от голода и болезней несколько сотен человек. И эта цифра все время увеличивается. Если людей лишить надежды, то население города просто взбунтуется, и мы утонем в крови. Пока люди верят, что усилия благородной Пульхерии принесут результат, они терпят.
– Но ведь это не может продолжаться долго, – простонал Феон. – Вы отдаете себе в этом отчет?
– Конечно, отдаем, – криво усмехнулся Олимпий. – Но и ты нас пойми, комит, не мы управляем чернью, а чернь управляет нами. Префекта Аттала давно бы уже убили, если бы не старания его жены. Да что там Аттал. Мы все обречены на заклание. Ибо бунтует уже не только чернь, но и легионеры. Нас некому больше защищать. В этих демонах наше спасение. Впрочем, никто в Риме уже не называет их демонами, а исключительно спасителями и посланцами добрых богов. Если бы епископ Иннокентий сказал хоть одно слово против, его бы сразу убили, а следом за ним полегли бы тысячи христиан.
До Феона стал доходить весь ужас создавшегося в Риме положения. Римские обыватели уже не верили ни земным владыкам, ни христианским пастырям. Свое спасение они видели в старых богах, римских или этрусских, все равно. И эта вера чем дальше, тем больше принимала откровенно изуверский характер. Сначала в жертву приносили только животных, потом стали приносить и людей. Причем жертвенное мясо считалось очищенным и священным, и его тут же поедали обезумевшие от голода люди. Кровавые культы, о которых в Риме давно забыли, возрождались во все больших количествах по мере того, как в городе иссякало продовольствие. На этом фоне заигрывание высокородной Пульхерии с демонами выглядело совершенно невинной забавой.
– Вам здорово повезло, комиты, что готы не отобрали у вас коней перед тем, как впустить в город. Иначе вас убили бы еще на въезде просто потому, что в Риме и без вас хватает голодных ртов.
– Но надо же что-то делать! – развел руками Феон.
– Мы ждали победоносную римскую армию, – неожиданно взвизгнул молчавший до сих пор Серпиний. – А вместо этого божественный Гонорий прислал вас.
– У империи нет больше армии, – спокойно сказал комит Перразий. – Рим придется спасать нам. Где сенатор Пордака?
– Договаривается с посланцем готов. Неким Коташем. Мы ждем от сенатора вестей с минуты на минуту.
– Раньше Коташ служил Руфину, потом Сару, – задумчиво проговорил Перразий. – А сейчас кому он служит? Рексу Валии?
– Нет, – покачал головой Олимпий. – Он связан с рексом Аталавом и венедскими жрецами.
– Серьезный человек, – кивнул комит агентов.
– Божественный Гонорий уполномочил меня заключить союз с готами и выплатить им отступные в размере пяти или шести миллионов, – торжественно произнес Феон.
– И это все?! – даже приподнялся со своего места Олимпий.
– Но ведь это куча золота, – растерялся под его ненавидящим взглядом комит финансов.
– А кому нужно твое золото, Феон, в земле, где за тысячу денариев нельзя купить даже корки хлеба! – взревел взбешенный Олимпий. – О чем думает там, в Ровене, этот олух! О чем думали вы, комиты, куда ехали сюда с пустыми руками! Это конец света! Это Апокалипсис! Неужели вы не можете этого понять!
Высокородный Феон с ужасом смотрел на исхудавшего магистра двора. Три месяца осады превратили спокойного рассудительного человека в безумца, изрыгающего чудовищную хулу по адресу своего сердечного друга, божественного Гонория. Конечно, из Ровены события, происходящие в Вечном городе и вокруг него, видятся по-иному, но императора можно понять, он отвечает не только за Рим, но и за всю империю.
– Не будет Рима, не будет и империи, – произнес хрипло Олимпий и упал в кресло. Видимо, вспышка ярости отняла у него слишком много сил.
– Божественный Гонорий будет стоять на своем, – сказал спокойно Перразий, сочувственно при этом глядя на Олимпия. – Мы должны сами найти выход из трудного положения, патрикии.
Обессилевший магистр двора уже открыл рот для того, чтобы возразить комиту агентов, но как раз в этот момент раб доложил о приходе сенатора Пордаки. Перразий ожидал увидеть расслабленного, согнувшегося под бременем забот старца, но в комнату вошел уверенный в себе человек, сильно исхудавший со времени их последней встречи, но полный сил и энергии. Словом, это был все тот же Пордака, который в былые времена решал судьбы империи и императоров. О приезде посланцев Гонория старый сенатор уже знал, а потому, обменявшись приветствиями с присутствующими, сразу же приступил к делу:
– Рекс Валия согласен принять из рук божественного Гонория должность магистра пехоты. Магистром конницы соответственно станет рекс Аталав. Готы согласны поселиться в Южной Галлии на правах федератов империи. Кроме того, они требуют три миллиона в качестве отступного. А также регулярных выплат по миллиону денариев в год в течение десяти лет на обустройство в новых землях. Кроме того, должны быть отменены все эдикты Грациана о запрете языческих культов. Ну и алтарь Победы следует наконец возвратить в здание сената.
– Чудовищно! – простонал Феон, выслушав Пордаку. – Божественный Гонорий никогда на это не согласится.
– В таком случае, нам придется впустить в город готов, – пожал плечами старый сенатор. – Ибо возможные бесчинства варваров – это ничто по сравнению с буйством голодной черни. В городе нет продовольствия, высокородный Феон. Вчера вечером я съел последнюю головку сыра, сегодня утром – последнюю курицу. Боюсь, что мне придется съесть тебя, комит, чтобы не умереть с голоду.
Комит финансов счел шутку сенатора неудачной и даже оскорбительной для человека, занимающего столь высокое положение.
– Мы все в одном положении, Феон, – хмыкнул Пордака. – В городе нет больше рабов, свободных граждан, чиновников и сенаторов. Голод уравнял всех.
