Конторович Александр - Пока светит солнце!
На звуки голосов из самых различных мест начали выходить уцелевшие красноармейцы. Сжимая в руках уже пустые, без патронов, винтовки, они жадно пили холодную воду и озирались по сторонам. Неужто, всё, что они перед собою сейчас видели, дело их рук? Все эти немцы, чьи тела устилали поселок, громкие, стреляющие на каждый звук — сражены их руками?
— Собрать оружие и боеприпасы! Всё, что найдете! — охрип уже капитан, очередной раз, повторявший одни и те же слова.
Срочно сколотить взвода, назначить командиров, определить участок обороны… и множество иных, самых неотложных вопросов — все это внезапно обрушилось на Ракутина. И он был несказанно рад, когда повторяя в очередной раз свои указания, услышал за спиною спокойный голос Хромлюка.
— Что, товарищ боец, вам дважды одно и то же повторять надобно?
— Старшина! — обернулся Алексей. — Жив?!
— Здоров и невредим, товарищ капитан.
Позади него возвышались четверо бойцов с ручным пулеметом.
— Как вы там?
— Троих потеряли, товарищ капитан, — вздохнул Хромлюк. — А так… сами видите. Готовы к бою!
— Левый фланг принимайте — больше никого из командиров не осталось. Укрепляйте оборону, немцы скоро очухаются.
— Сделаем, товарищ капитан, — степенно кивнул старшина. — Не сумлевайтесь!
Ну вот, хоть за это место теперь голова болеть не будет!
Не успел Ракутин пройти и нескольких шагов, как его догнал невысокий красноармеец.
— Товарищ капитан!
— Слушаю вас, товарищ боец.
— Вас… это… старший политрук просит…
— Жданович?
— Да. Точно он…
— Случилось что-то?
— Так это… ранили же его…
— Ох, ты ж… Где он?!
Жданович лежал на расстеленной шинели в том самом доме, где он и столкнулся с Алексеем. Мертвенная бледность покрывала его лицо, большие руки бесцельно двигались по шинели.
— Плох он… — поднялся навстречу капитану невысокий боец. — Поди, отходить скоро уже станет…
— Как его так?!
— Пулеметчик… тот, которого он подстрелил. Четыре пули…
Так особист стрелял, будучи уже раненым?!
Когда Ракутин присел рядом, старший политрук медленно приподнял веки.
— Как обстановка, капитан?
— Отбились… танков пожгли! Как бы и не десяток! И немцев положили… под батальон, пожалуй. Только танки наши, что на помощь из засады выдвигались, два взвода на дороге в блин раскатали!
— Что эшелон?
— Не знаю… пока не ушел, гудка слышно не было.
— Должны уже скоро… я и так их поторапливал… Бойцов… сколько народу осталось?
— Человек двести… я не везде ещё был. Не все видел.
— Плохо… я думал…
— Так я ж не всех ещё видел, товарищ старший политрук!
— Всё равно… крепче… крепче стоять надо… — голос Ждановича срывался, видно было, что многие слова он произносит с трудом. — Ты это… документы мои возьми, предписание… пригодиться оно…
— Оно же на вас выписано!
— В довесок к твоему… вполне… держись, капитан…
Глаза его медленно закрылись.
— Вас ждал, крепился, не хотел помирать-то… — опустился рядом давешний боец.
Ракутин тронул руку старшего политрука — пульса не было.
Всё — теперь ты один.
Нет никого сверху.
И вся ответственность — на тебе.
Алексей сидел на крыльце, вертя в руках документы особиста. Вот так… а ведь мог и с эшелоном уйти — имел право-то! Не ушел. Видать, есть в жизни ситуации, когда уйти просто так — невозможно. И неправильно.
Шорох шагов — подходили люди.
Ракутин поднялся, убрал бумаги в нагрудный карман, застегнул пуговицу. Поправил фуражку и поднял с земли автомат.
Деменков — наскоро отмывший с лица гарь и копоть.
Ерихов — по-прежнему невозмутимый и подтянутый.
Лейтенант Морозов, закинувший за плечо трофейный немецкий автомат. На щеке наскоро залепленный пластырем порез — дрался врукопашную?
Спокойный старшина Хромлюк, вопросительно поглядывающий на своего командира.
Ефрейтор Межуев — в обнимку с трофейным пулеметом. На испачканном пороховым выхлопом лице поблескивают совершенно цыганские глаза.
Вот и все его командиры.
— Какая задача теперь будет, командир? — Деменков снял с головы танкошлем и пригладил встопорщенные волосы.
— Прежняя — держать станцию. Эшелон пока не ушел.
— Понятно, — кивнул танкист. — И всё же — как долго?
— Погрузятся — уйдут. Там раненые, дети… кроме нас, им надеяться не на кого. Так что — будем стоять. Столько сколько нужно. Пока светит солнце!
К О Н Е Ц
