Ф. Мюльбах - Шестая жена короля Генриха VIII
С гордо поднятой головой, спокойным шагом граф Сэррей двинулся к двери.
Но тут Джейн Дуглас вскочила с пола, кинулась к Генри Говарду и ухватилась за него со всею силою страсти и горя.
— Я не пущу тебя! — воскликнула она, задыхаясь и бледнея, как смерть. — Ты не смеешь отталкивать меня! Ведь ты поклялся в том, что мы будем вместе жить и вместе умрем.
Граф отшвырнул ее от себя в диком гневе и, выпрямившись пред нею с видом угрозы, крикнул:
— Запрещаю тебе следовать за мною!
Леди Джейн отшатнулась назад к стене и смотрела на него дрожа и задыхаясь. Он все еще был властителем ее души, она все еще подчинялась ему из любви и послушания. Поэтому у нее не хватало мужества пойти наперекор его запрету.
Леди Джейн видела, как Генри Говард оставил комнату и пошел по коридору со своею страшной свитой; она слышала, как шаги этой кучки людей постепенно замирали и как внезапно со двора внизу донесся глухой рокот барабанов.
Девушка опустилась на колена, чтобы помолиться, но губы дрожали так сильно, что она не находила слов для своей молитвы.
Между тем внизу замолкла барабанная дробь, и только погребальный колокол продолжал заунывно звонить. Леди Джейн услыхала голос, громко и отчетливо произносивший какие-то слова. То был его голос, то говорил Генри Говард. И снова глухо зарокотали барабаны, заглушая речь осужденного.
— Он умирает, он умирает, а меня нет при нем! — пронзительно крикнула Джейн Дуглас. Она вскочила на ноги и, точно подхваченная вихрем, бросилась из комнаты вдоль по коридору и вниз по лестнице.
Вот она очутилась во дворе. Там, в центре площади, наполненной народом, возвышалась ужасная черная масса эшафота; на нем леди Джейн увидала Говарда, стоявшего на коленях. Она увидала топор в руке палача, увидала, как палач замахнулся им для рокового удара.
В эту минуту леди Джейн перестала быть женщиной, но превратилась в львицу! У нее на щеках не было ни кровинки, ее ноздри раздувались, глаза метали молнии. Она выхватила кинжал, спрятанный на груди, и, проложив себе дорогу в испуганной, робко расступившейся толпе, одним прыжком поднялась на ступени эшафота. Теперь она стояла на верхней площадке возле осужденного, как раз у коленопреклоненной фигуры.
В воздухе что-то блеснуло; девушка услыхала странный свист, потом глухой удар. Алая, дымящаяся струя крови брызнула кверху и обагрила Джейн Дуглас своими пурпурными потоками.
— Я иду, Генри, я иду! — воскликнула она с диким ликованием. — Смерть соединит нас.
И снова блеснуло что-то в воздухе. То был кинжал, который Джейн Дуглас вонзила себе в сердце.
Она не промахнулась! Ни один звук, ни малейший стон не вырвался из ее уст. С гордой улыбкой упала она рядом с обезглавленным телом своего возлюбленного и, напрягая угасавшие силы, сказала приведенному в ужас палачу:
— Положите меня в одну могилу с ним! Генри Говард, в жизни и смерти я неразлучна с тобой!
VIII
НОВЫЕ ИНТРИГИ
Генри Говарда не стало, и теперь, казалось бы, король Генрих VIII мог чувствовать себя спокойным и довольным, а сон не должен был бежать от его глаз, потому что Генри Говард, его величайший соперник, навсегда сомкнул свои вежды, потому что Генри Говарда не было больше на свете, и не мог он уже похитить корону или озарить мир блеском своих подвигов и затмить своей славою поэта гений короля.
Однако Генрих VIII все еще не был доволен, и сон по-прежнему бежал от его ложа.
Вот если бы смерть закрыла навсегда веки герцога Норфолька, тогда и король был бы в состоянии смыкать глаза для освежающего сна! Но суд пэров, который только и мог осудить герцога, был ужасно неповоротлив и осмотрителен; он работал далеко не так быстро и далеко не выказывал той услужливости, которой отличался парламент, без проволочек осудивший Генри Говарда. Зачем старый Говард, герцог Норфольк, носил герцогский титул, зачем не был он, подобно своему сыну, только графом, чтобы послушный парламент мог осудить его!
То было неутолимое горе, гложущая скорбь короля; это сводило его с ума от бешенства, волновало его кровь, умножая необузданными вспышками гнева его телесные недуги.
Он бесился и бушевал от нетерпения; дворцовые залы оглашались его яростной бранью, которая заставляла содрогаться каждого, так как никто не был уверен, что ему не суждено сегодня пасть жертвою королевской ярости, так как никто не мог знать, не осудит ли его сегодня все возраставшая кровожадность короля.
Только четыре человека не боялись еще этого деспота и, казалось, чувствовали себя огражденными от его пагубного гнева. То были: королева, которая ухаживала за ним с преданной заботливостью, Джон Гейвуд, с неутомимым усердием помогавший Екатерине в ее трудной задаче и умевший порою вызвать улыбку у государя, затем архиепископ винчестерский и граф Дуглас.
Леди Джейн Дуглас не стало; поэтому король простил ее отцу и снова был милостив и приветлив к удрученному горем старику. Вдобавок страждущему королю было крайне отрадно и приятно видеть вблизи себя кого-нибудь еще более страждущего, чем он сам; его утешало сознание, что существуют еще более ужасные муки, чем телесные страдания, удручавшие его самого. Граф Дуглас переживал такие муки, и король с особой радостью мог наблюдать, как волосы несчастного седели с каждым днем, как его черты постепенно опадали и становились дряблыми. Дуглас был моложе короля, а между тем каким старым и землистым было его лицо в сравнении с цветущим, полным лицом короля!
Но если бы Генрих VIII мог заглянуть в глубину его души, то питал бы меньше сострадания к отеческой скорби Дугласа. Действительно, граф казался нежным отцом, горевавшим о смерти единственного ребенка, но король не догадывался, что смерть леди Джейн нанесла жестокий удар не столько отцу, сколько честолюбивому человеку, фанатическому католику, пылкому последователю Лойолы, с ужасом видевшему, как рушатся все его планы и приближается момент, когда он будет лишен того могущества и уважения, какими он пользовался в тайном союзе иезуитов. Поэтому граф Дуглас оплакивал не столько дочь, сколько седьмую супругу короля, и никогда не мог простить королеве то, что она, Екатерина Парр, а не его дочь, не Джейн Дуглас, носила королевскую корону! Он хотел отмстить королеве за смерть Джейн; он хотел наказать Екатерину за свои несбывшиеся надежды, за свои попранные ею желания.
— Король болен, и каждый день можно ожидать конца его жизни, — сказал однажды Дуглас в разговоре с архиепископом винчестерским. — Горе нам, если он умрет, не успев передать власть в наши руки и назначить нас своими душеприказчиками. Горе нам, если королева будет назначена регентшей, а король наберет Сеймуров ее министрами. О, ваше высокопреосвященство, дело, затеянное вами, надо совершить поскорее, иначе ваше намерение не осуществится!
