Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
Тут я и решился:
– Повелитель! Мне удалось отослать весть отцу о том, что я жив, и попросить прислать за мной корабли.
Он выпрямился в кресле:
– Что? Моя дочь ничего не сказала об этом.
– Я не посмел возложить подобную тяжесть на девушку.
Царь кивнул золотой головой и задумался.
– Ты получил ответ? Эллины придут?
Я набрал воздуха в грудь, чтобы ответить, и понял, что слова мои прозвучат по-детски. Та беседа научила меня понимать себя самого.
– Не знаю. У отца немного кораблей. Я посоветовал ему послать в Микены к верховному царю. – Голова его обратилась ко мне. Однако я не растерялся – знал, как надо ответить. – Но могу заранее сказать, что услышит отец: «Тесей не мой сын, а твой. Он утверждает, что Кносс можно захватить, но это слова танцора, который мечтает вернуться домой. Что, если мы пошлем корабли, а Минос потопит их? Тогда мы все станем рабами». Мой отец – осмотрительный человек, и, получив подобный ответ, он сочтет его разумным.
Царь тяжело кивнул.
– Ну а сейчас по зимнему морю вестника не пошлешь.
– Значит, нам придется полагаться на самих себя. А если эллины придут, будет еще лучше.
Откинувшись назад в кресле, царь сказал:
– Но что ты можешь сделать?
– У меня есть танцоры, и все они будут сражаться, даже те, кто боится быка; примкнут к нам и девушки; все выйдут на бой, рассчитывая сохранить себе жизнь. Я стараюсь раздобыть и оружие. С их помощью я собираюсь захватить Лабиринт, если нам помогут за пределами Бычьего двора.
Он протянул руку к каким-то свиткам.
– Есть несколько мужей, которым можно довериться. – И он прочел несколько имен.
– Только не Дромий, повелитель, – заметил я. – Он уже начал вилять хвостом в нижнем дворце.
Минос вздохнул и отодвинул свитки:
– А я-то воспитывал его ребенком после смерти отца.
– Но остается Перим, – проговорил я. – Он против Астериона, и у него есть сыновья. Он знает, кому еще можно довериться. Нам нужно оружие и кто-нибудь, кто способен привлечь на нашу сторону критян.
Мы поговорили об этом. Потом царь произнес:
– Как ни устал я от жизни, но все же останусь жить, пока ты не подготовишься.
Я вспомнил, как плохо подумал о нем, как заподозрил в том, что он не хочет вернуться к богу, и устыдился.
Царь сказал:
– Дай мне знать, если получишь весть из Афин.
Я обещал. А потом представил себе, как отец въезжает в Львиные ворота, как поднимается по крутой дороге к дворцу Микен. Увидел его за столом возле верховного царя. Но так и не сумел увидеть его в верхней комнате, убеждающего микенского владыку начать войну, вселяющего в него стремление снарядить крутобокие корабли. У отца дел было много, они и состарили его до времени. Я увидел темное бурное море возле берегов Крита, но кораблей на нем не было.
– Будут корабли или нет, повелитель, – проговорил я, – мы все равно поймем, когда придет наше время. Я отдал себя в руки Посейдона. Он послал меня сюда и не подведет. Он даст мне знамение.
Я сказал это, чтобы подбодрить Миноса в его одиночестве, потому что сомневался в том, что корабли приведет кто-нибудь, кроме меня самого. Но боги никогда не спят. И синекудрый Посейдон воистину услышал меня.
Глава 8
Прошло несколько ночей, и вот однажды Ариадна сказала мне:
– Завтра день, когда я делаю предсказания.
– Значит, тебе нужно спать, – сказал я, привлекая ее к себе и целуя. Я считал, что она слишком нежна, чтобы без вреда выносить божественное безумие.
Она продолжила:
– Эллинов приходит немного, они услышат от меня обычные слова. Но критянам я скажу, что грядет новый летний царь, он вступит в брак с богиней и благословит землю. Гиацинты расцветут на поле, залитом кровью. Они запомнят такие слова.
Я был изумлен и спросил:
– Откуда ты можешь заранее знать, что скажет твоими устами святая, если ты не испила ее чашу или не вдохнула паров?
– О, – отвечала она, – я предпочитаю поменьше пользоваться ими. От них приходит головокружение, ты говоришь чушь, а потом разламывается голова.
Сердце мое ощутило смятение, но я промолчал. Если бог действительно больше не говорит с ними, странно, что она не плачет, думая об этом. Но я вспомнил, что критяне относятся к подобным вещам как к игре, и поэтому лишь еще раз поцеловал ее.
– Я заставлю их запомнить мои слова, – говорила она. – Я набелю лицо и очерчу красным ресницы. Я буду окутана облаком (откуда им знать, какой это дым?), потом закачу глаза и начну метаться, а договорив – упаду.
Я ответил не сразу, подумав:
– Это женская мистерия. Но мать когда-то сказала мне, что, если она спускается к змею, каким бы ни был вопрос – пусть ответ на него может дать любой дурень, не утруждая божество, – она всегда молчит перед тем, как ответить, и вслушивается, не будет ли возражать богиня.
– Я тоже так поступаю, – проговорила она. – Меня учили столь же хорошо, как и твою мать. Пауза заставляет людей напрягать внимание. Но видишь ли, Тесей, Крит – это не материк. У нас больше людей, городов, нам нужно увязать больше дел. Только при дворце находится девяносто писцов. И если бы никто не знал заранее, какими будут предсказания оракула на следующий месяц, настал бы ужасный хаос.
Она запустила пальцы в мои волосы и провела рукой от висков к затылку; ладонь ее говорила: «Я люблю тебя, мой варвар». Я сказал себе: «Сейчас это неважно, вот когда мы поженимся, я научу ее выступать за народ перед богом. И все же жаль, что она не слышит: царь, подобно ремесленнику, хочет, чтобы искусство его по наследству передалось сыновьям».
Впрочем, времени на раздумья у нас уже не было, и мы приступили к делам.
Я встретился с Перимом и двумя его сыновьями в старом архиве под Лабиринтом. Весь его род записывал решения царей, только они сами со своими старшими помощниками спускались сюда, в хранилище документов седой старины. Если Минос желал ознакомиться с решением своего предшественника, прежде чем выносить собственное суждение, он посылал за археотом.[93] Это древняя тайна, она передавалась от отца к сыну, первым ее учредил князь по имени Радамант.[94]
Когда царь заболел, дела стал выслушивать Астерион; однажды он послал за Перимом, сообщил свой приговор и попросил подтвердить его решениями предков. Перим же принес ему девять четких свидетельств правоты противоположной стороны и получил от Астериона приказание посмотреть еще. Археот ничего не сказал и закрылся среди документов, перебирая их, пока не закончилось отведенное время, и Астериону пришлось вынести свой собственный приговор. Всякий знал, что теперь Перим обречен, и он не хотел дожидаться удара.
