Вальтер Скотт - Ламмермурская невеста
Примерно в это время с континента прибыл некий авантюрист по имени Уэстенго, старый приятель Крайгенгельта. Достойный капитан, всегда усердно помогавший леди Эштон в осуществлении всех ее планов, даже не сговариваясь с ней, и на этот раз без труда убедил старого приятеля подтвердить известие о предстоящем браке Рэвенсвуда, слегка преувеличив кой-какие подлинные факты и присочинив остальные.
Преследуемая со всех сторон, доведенная до полного отчаяния, Люси не выдержала тяжких ударов судьбы и непрекращающихся гонений. Она сделалась мрачна и рассеянна, и — что совсем уж противоречило ее робкой и мягкой натуре, — часто с раздражением и даже с яростью ополчалась на своих мучителей. Здоровье ее также пошатнулось: лихорадочный румянец и блуждающий взгляд свидетельствовали о душевном недуге. Всякая мать сжалилась бы над несчастной дочерью, но не такова была леди Эштон.
Неколебимо и неотступно стремясь к поставленной цели, наблюдала она за этими признаками умственного и физического истощения, как вражеский генерал следит за башнями осажденного города, шатающимися под огнем его артиллерии; иными словами, леди Эштон рассматривала внезапные вспышки гнева и припадки тоски у Люси как неоспоримые признаки того, что решимость ее жертвы иссякла, и словно рыболов, сторожащий предсмертные муки и судорожные движения пойманной рыбы, ждала минуты, чтобы подсечь лесу. Стремясь ускорить развязку, леди Эштон прибегла к некоему средству, весьма характерному для жестоких нравов той эпохи, средству, которое читатель без сомнений найдет отвратительным и поистине дьявольским…
Глава XXXI
В той чаще, где царили смрад и мгла,
Когда-то ведьма злобная жила.
Она здесь поселилась одиноко,
Вдали от всех, чтоб черные дела
И козни адские вершить жестоко,
Разя несчастных тайно, издалека.
«Королева фей»Вскоре здоровье Люси настолько ухудшилось, что ее пришлось поручить заботам специальной сиделки, более опытной в уходе за больными, чем простые служанки. Выбор леди Эштон по известным ей одной причинам пал на Эйлси Гурли, прозванную Боденской Колдуньей.
Эта женщина пользовалась большой известностью среди невежественных крестьян как целительница различных недугов, особенно падучей и других таинственных болезней, от которых не могут помочь доктора. Она лечила травами, собранными в разные часы ночи, заговорами, заклинаниями и ворожбой, которые, случалось, иногда положительно действовали на воображение больного. Таково было ремесло Эйлси Гурли, и не трудно догадаться, что не только соседи, но и местное духовенство относилось к ней весьма подозрительно. Кроме знахарства, Эйлси еще тайно промышляла колдовством, ибо, невзирая на ужасные наказания, налагавшиеся за это воображаемое преступление, находилось немало людей, готовых из-за нужды или по злобе надеть на себя ненавистную и опасную личину, отчасти ради того, чтобы иметь власть над окружающими, отчасти же ради жалких прибылей, которые они извлекали из своего мнимого искусства.
Эйлси Гурли была не так глупа, чтобы открыто признаться в сообщничестве с нечистой силой: такое признание немедленно привело бы ее на костер.
Подобно Калибану, она уверяла, что ей помогает безвредная фея. Она предсказывала судьбу, толковала сны, составляла снадобья, обнаруживала покражи, устраивала и расстраивала свадьбы, причем порой так удачно, что, по мнению соседей, несомненно пользовалась помощью самого Вельзевула. Величайшее зло, творимое этими воображаемыми кудесниками, состояло, однако, в том, что, чувствуя всеобщее к себе отвращение, они, не задумываясь, шли на любое гнусное дело и под видом колдовства нередко совершали подлинные злодеяния. Читая судебные отчеты о процессах этих несчастных, невольно перестаешь негодовать, когда узнаешь, что многие из них, как отравители, соучастники и бессердечные исполнители тайных семейных преступлений, вполне заслуживали того жестокого наказания, к которому были присуждены за мнимое колдовство.
Такова была Эйлси Гурли, которой леди Эштон поручила попечение о здоровье дочери, надеясь с ее помощью окончательно сломить волю Люси. Женщина менее влиятельная никогда бы не осмелилась на такой шаг; но высокое положение леди Эштон и сила характера делали ее недосягаемой для мнения света: она могла приставить к дочери «эту лучшую во всей округе, опытнейшую сиделку и целительницу», не боясь обвинения в том, что прибегает к помощи сообщницы и союзницы дьявола, Старая ведьма без долгих слов поняла, чего от нее ждут. Она вполне подходила для взятой на себя. роли, где требовалось немалое знание человеческого сердца и страстей. Достойная Гурли не могла не заметить, что один ее вид, — с которым мы познакомили читателя выше, когда впервые встретились с ней у смертного одра слепой Элис — заставляет Люси содрогнуться от ужаса, и сразу же возненавидела бедную девушку. Однако, затаив смертельную обиду, она принялась за дело, стараясь ослабить и преодолеть предубеждение мисс Эштон. Это оказалось нетрудным, и Люси скоро забыла об отталкивающей наружности своей сиделки, покоренная ее мнимой добротой и участием, от которых бедняжка за последнее время совсем отвыкла. Заботливая услужливость и расторопность старухи не замедлили снискать ей расположение у ее подопечной, хотя и не приобрели ей полного доверия. Желая якобы развлечь больную, Эйлси принялась рассказывать легенды, которые передавала очень искусно, и вскоре без труда овладела вниманием девушки: привычка к чтению и склонность к мечтательности заставляли Люси с интересом прислушиваться к подобного рода историям.
Сначала рассказы Гурли были бесхитростны и занимательны. Она говорила
О феях, пляшущих в ночной тиши,
Любовниках, на муки обреченных,
И о страдальцах, в замках заключенных,
Во власти колдунов.
Однако мало-помалу рассказы эти стали приобретать все более мрачный и таинственный характер и, наконец, сделались совсем страшными. К тому же старуха нашептывала их при свете ночника, голос ее беспрестанно прерывался, мертвенно-бледные губы дрожали, костлявый палец то и дело предостерегающе поднимался кверху, голова тряслась, а водянистые голубые глаза злобно сверкали. Все это могло бы навеять ужас даже на человека менее восприимчивого, чем Люси, и в эпоху, менее пораженную суевериями, чем та, в которую она жила. Старая ведьма тотчас сообразила, что Люси попала в ее сети, и стала туже стягивать петлю на шее послушной жертвы. Теперь она перешла к сказаниям о Рэвенсвудах, их былом величии и грозном могуществе, которые народная молва окружила многими суевериями. Старая вещунья повторила от начала до конца, всю историю рокового источника, украсив ее ужасными подробностями; она снабдила таинственными комментариями то пророчество о мертвой невесте последнего из Рэвенсвудов, которое мы уже слышали от Калеба. Наконец, она поведала Люси о призраке, явившемся Рэвенсвуду в лесу, используя преувеличенные слухи, ходившие об этом происшествии благодаря неосторожным расспросам Эдгара в хижине покойной Элис.
