Александр Дюма - Две Дианы
IV
ФАВОРИТКА КОРОЛЯ
Мы находимся 20 мая в Париже, в Лувре, в комнате ее светлости, вдовы великого сенешаля де Брезе, герцогини де Валантинуа, называемой Дианой де Пуатье. Утро. На дворцовых часах только что пробило девять. Г-жа Диана, вся в белом, кокетливо прилегла на покрытый черным бархатом диван. Рядом с ней на стуле сидит король Генрих II.
Присмотримся же к декорации и к действующим лицам.
Комната Дианы де Пуатье блистала несказанной роскошью. Недаром породить ее могла только та прекрасная заря искусства, которая именуется Возрождением. Живопись на полотнах Приматиччо изображала охотничьи эпизоды, главною героиней которых была, разумеется, Диана, богиня охоты и лесов. На золоченых расписных медальонах и панно повсюду виднелись соединенные гербы Франциска I и Генриха II. Бесконечные и разнообразные эмблемы Дианы-Луны, множество девизов, по большей части начертанных по-латыни, делали честь изобретательности декораторов того времени. А чего стоили восхитительные арабески, обрамлявшие эмблемы и девизы, или изящные предметы меблировки! Если бы мы стали их описывать, то все это, во-первых, отодвинуло бы в тень великолепие нашего времени, а во-вторых, слишком много бы потеряло в нашем описании.
Взглянем теперь на короля. Мы знаем из истории, что он был велик ростом, гибок и силен. Ему приходилось путем строгой диеты и ежедневных физических упражнений бороться с некоторой склонностью к полноте. Однако в беге он побеждал самых быстроногих, а в борьбе и на турнирах — самых сильных соперников. Он был смугл, черноволос, чернобород и обладал, по словам современников, обаятельной внешностью. В тот день, как и всегда, он носил цвета герцогини де Валантинуа. Наряд его был на редкость богат: атласный зеленый кафтан с прорезями, отделанный золотыми вышивками; берет с белым пером, блиставший жемчугом и алмазами; двойная золотая цепь с подвешенным на ней медальоном ордена святого Михаила; шпага работы Бенвенуто; белый воротник из венецианского кружева и, наконец, бархатный, усеянный золотыми лилиями плащ, изящно ниспадавший с его плеч.
Диана одета была лишь в белый пеньюар из необычно тонкой и прозрачной ткани. Воспроизвести же ее удивительную красоту и совершенство форм было бы не под силу и самому Жану Гужону, ибо это невоспроизводимо, как солнечный луч. Что касается возраста, то его у нее не было. В этом отношении, как и во многих других, она была подобна бессмертным богиням. Рядом с нею казались морщинистыми и старыми самые свежие и юные красавицы.
Итак, она вполне была достойна любви двух королей, которых одного за другим обворожила. «Воля женщины — Божья воля» — говорит французская поговорка, и Диана была в течение двадцати двух лет единственной возлюбленной Генриха II.
Но, взглянув на короля и на его фаворитку, не пора ли нам их послушать?
Генрих, держа пергамент в руке, читал вслух любовные стишки, чередуя чтение мимическими паузами и комментариями, которые нельзя передать словами:
Ротик милый, ротик малый,
Как шиповник светло-алый,
Расцветающий в бору
Поутру.
Ты душистый, ты цветущий,
Как малина в темной куще,
И нежнее во сто крат,
Чем прозрачные росинки,
Что, повиснув на кувшинке,
Нас прохладою дарят…
— Как же зовут любезного поэта? — спросил Генрих, окончив чтение.
— Его зовут Реми Белло, государь, и он, если не ошибаюсь, обещает стать соперником Ронсара. Ну что ж, оцениваете ли вы, как я, этот любовный сонет в пятьсот экю?
— Твой подопечный получит их, моя прекрасная Диана.
— Но старых певцов нельзя забывать. Я обещала, государь, от вашего имени пенсию Ронсару, королю поэтов. Подписали ли вы о ней указ? Ну, разумеется. В таком случае, у меня еще только одна просьба к вам: отдайте вакантный пост рекульского аббата своему библиотекарю, Мелену де Сен-Желе, нашему французскому Овидию.
— Овидий будет аббатом, очаровательный мой меценат.
— Ах, как вы счастливы, государь, что можете по своему усмотрению располагать столькими должностями и бенефициями! Если бы мне только на час вашу власть!
— А разве она не всегда в твоих руках, неблагодарная?
— Вот как, государь?.. Вы сказали, что ваша власть всегда в моем распоряжении? Не искушайте меня, государь. Предупреждаю вас, что я воспользовалась бы ею для уплаты большого долга Филиберу Делорму. Он ссылается на то, что мой замок в Анэ закончен. Это будет славнейший памятник вашего царствования, государь!
— Что ж, Диана, возьми для своего Филибера Делорма те деньги, что будут получены от продажи должности пикардийского губернатора.
— Эта должность, кажется, стоит двести тысяч ливров? О, тогда я смогу еще купить жемчужное ожерелье, которое мне предлагали. Его мне очень хотелось бы надеть сегодня на свадьбу вашего возлюбленного сына Франциска. Сто тысяч Филиберу, сто тысяч за ожерелье — вот и ушло пикардийское губернаторство!
— Тем более что ты ровно вдвое преувеличила его стоимость.
— Как! Оно стоит всего лишь сто тысяч ливров? Ну что ж, решение очень простое — я отказываюсь от ожерелья.
— Полно, — засмеялся король, — у нас есть где-то три или четыре свободные концессии, которыми можно будет оплатить это ожерелье, Диана.
— О государь, нет щедрее короля, чем вы, и нет человека, которого бы я сильнее любила!
— Да? Ты и вправду любишь меня не меньше, чем я тебя, Диана?
— Он еще спрашивает!
— Спрашиваю, потому что боготворю тебя! Как ты хороша, Диана! Как я люблю тебя! Часами… нет, годами мог бы я так любоваться тобою, забыв о Франции, обо всем на свете.
— Даже о торжестве бракосочетания его высочества дофина? — спросила, рассмеявшись, Диана. — А между тем оно состоится сегодня, через два часа. Сейчас пробьет десять.
— Десять! — воскликнул Генрих. — А у меня назначено свидание на этот час!
— Свидание, государь? Уж не с дамой ли?
— С дамой.
— И, должно быть, красивой?
— Да, Диана, очень красивой.
— Значит, не с королевой?
— Какая ты злая! Екатерина Медичи красива на свой лад, красива строгой, холодной, но подлинной красотой. Однако я ожидаю не ее. Ты не угадываешь, кого?
— Нет, государь.
— Другую Диану, живое воспоминание о весне нашей любви, нашу дочь, нашу дорогую дочурку.
— Вы во всеуслышание и слишком часто твердите об этом, государь, — нахмурившись, потупилась Диана. — Между тем условлено было, что герцогиня де Кастро будет считаться дочерью другой особы.
