Александр Дюма - Две Дианы
— Так оно и будет, — уверил Диану король, — но ведь ты любишь нашу дочь, разве не так?
— Я люблю ее за то, что и вы ее любите.
— О да, очень люблю… Она так обаятельна, так умна и добра. А кроме того, она мне напоминает мои молодые годы, то время, когда я полюбил тебя… Не больше, конечно, чем ныне, но все же… до преступления… — Король внезапно впал в мрачную задумчивость. Затем поднял голову. — Этот Монтгомери! Ведь не любили же вы его, Диана? Вы не любили его?
— Что за вопрос? — презрительно усмехнулась фаворитка. — Двадцать лет спустя все та же ревность!
— Да, я ревновал, ревную и буду ревновать тебя всегда, Диана. Ну да, ты не любила его. Но он-то любил тебя, несчастный, он осмелился тебя любить!
— О Боже, государь, вы всегда прислушивались к наветам, которыми меня осыпают протестанты! Это не подобает католическому королю. Во всяком случае, если даже я и дорога была этому человеку, мое сердце ни на миг не переставало принадлежать вам, а граф Монтгомери давно мертв.
— Да, мертв, — глухо произнес король.
— Не будем же омрачать такими воспоминаниями день, который должен стать светлым праздником, — продолжала Диана. — Вы видели Франциска и Марию? Они все еще влюблены друг в друга, как дети? Наконец-то их терпение будет удовлетворено. Через час они, радостные и счастливые, будут принадлежать друг другу.
— Да, — согласился король, — и если кто в ярости, так это мой старый Монморанси. Впрочем, и ярость коннетабля тем более обоснованна, что наша Диана, боюсь, не достанется его сыну.
— Но ведь этот брак вы сами ему обещали как возмещение?
— Обещал, но госпоже де Кастро, кажется, это не по душе…
— Что может быть не по душе ребенку, восемнадцатилетней девушке, только что вышедшей из стен монастыря?
— Именно для того, чтобы объяснить мне это, она и поджидает меня сейчас.
— Так идите же к ней, государь. А я пока переоденусь…
— После венчания мы свидимся на карусели. Я еще преломлю сегодня копье в вашу честь. Я хочу, чтобы вы были королевой турнира.
— Королевой? А другая?
— Есть только одна, и ты это знаешь, Диана. До свидания.
— До свидания, государь, и ради Бога, не будьте безрассудно смелы на турнире. Вы иногда пугаете меня!
— Игры эти не опасны… До свидания, дорогая Диана, — распрощался король и вышел.
В ту же минуту в противоположной стене отворилась прикрытая ковром дверца.
— Ну и наболтались же вы сегодня, гром и молния! — прорычал коннетабль Монморанси, входя в комнату.
— Друг мой, — ответила, поднявшись, Диана, — вы видели, что еще и десяти не было, еще не наступил час, который я вам назначила, а я уже делала все, чтобы удалить его. Я томилась не меньше вашего, поверьте…
— Не меньше моего! Ну нет, смерть и ад! И если вы, моя милая, воображаете, будто ваша беседа была весьма поучительна и забавна… Впрочем, что за новая дурь? Отказать моему сыну Франциску в руке вашей дочери Дианы после того, как этот союз был мне торжественно обещан! Клянусь терновым венцом, можно подумать, что эта внебрачная дочь оказала бы великую честь дому Монморанси, соблаговолив с ним породниться! Этот брак должен состояться! Слышите, Диана? Об этом позаботитесь вы! Ведь это единственное средство, позволяющее восстановить равновесие между нами и Гизами, дьявол их задави! А поэтому, Диана, наперекор королю, наперекор папе я желаю, чтобы это было так!
— Но, друг мой…
— Говорю же вам, — крикнул коннетабль, — что я этого желаю, как Бог свят!
— Так оно и будет, друг мой, — поспешила уверить его перепуганная Диана.
V
В ПОКОЯХ КОРОЛЕВСКИХ ДЕТЕЙ
Вернувшись к себе, король не застал своей дочери. Дежурный камер-лакей доложил, что герцогиня Диана, не дождавшись его величества, проследовала в покои королевских детей и попросила дать знать, как только государь вернется.
— Хорошо, — сказал Генрих, — я сам навещу ее. Не надо меня провожать, я пойду один.
Он пересек большую залу, пошел длинным коридором; затем, тихо открыв дверь, остановился и чуть отодвинул портьеру. Детский смех и выкрики заглушили шум его шагов, и он, будучи незамечен, мог полюбоваться необыкновенно живописной картиной.
Обаятельная и юная невеста Мария Стюарт стояла у окна. Рядом с ней — Диана де Кастро, принцесса Елизавета и принцесса Маргарита. Все трое, тараторя без умолку, то поправляли складку на ее костюме, то завивали локон в ее прическе — словом, придавали туалету невесты ту законченность, какую умеют ему придавать только женщины. В другом конце комнаты братья Карл, Генрих и самый младший, Франциск, с воплями и хохотом изо всех сил налегали на дверь, которую тщетно пытался распахнуть дофин Франциск, молодой жених; шалуны хотели во что бы то ни стало помешать ему увидеть невесту. Жак Амио, наставник принцев, чинно беседовал в углу с фрейлинами принцесс — с г-жою де Кони и леди Ленокс.
Таким образом, здесь, в королевских апартаментах, можно было увидеть всех тех людей, которым суждено будет сыграть свою роль в истории Франции ближайших десятилетий, полных бедствий, страстей и славы: дофина — будущего Франциска II; Елизавету — будущую супругу Филиппа II и королеву Испанскую; Карла — впоследствии Карла IX; Генриха — впоследствии Генриха III; Маргариту Валуа, которой предстояло стать королевой и женой Генриха IV; Франциска — будущего герцога Алансонского, Анжуйского и Брабантского и Марию Стюарт, которую ждали две королевские короны и под занавес — мученический венец.
Знаменитый переводчик Плутарха наблюдал печальным и в то же время проникновенным взором за играми этих детей, точно всматривался в грядущие судьбы Франции.
— Нет, нет, Франциск не войдет, — неистово, дико кричал Карл-Максимилиан, в недалеком будущем главный виновник Варфоломеевской ночи.
И ему с помощью братьев удалось задвинуть засов и начисто лишить возможности дофина войти в комнату, а тот, настолько тщедушный, что ему не под силу было справиться даже с тремя детьми, только топал ногами и хныкал за дверью.
— Бедный Франциск! Как они его мучают! — заметила Мария Стюарт.
— Не шевелитесь, ваше высочество, иначе я не справлюсь с этой булавкой, — засмеялась маленькая лукавая Маргарита.
— Вот сделаем это, — сказала неженка Елизавета, — и я впущу беднягу Франциска наперекор этим бесенятам. Не могу смотреть на его мучения!
— Да, ты понимаешь меня, Елизавета, — вздохнула Мария Стюарт.
Ничто не могло быть восхитительнее этих четырех красавиц, столь разных между собою и столь совершенных: Диана — олицетворенная чистота и кротость; Елизавета — величавость и нежность; Мария Стюарт — чарующая томность; Маргарита — сама ветреность. Тронутый и восхищенный, король глядел и не мог наглядеться на это волнующее зрелище.
