Матильде Асенси - Твердая земля
Тут на пляже появился негритенок Хуанито, отправленный в мое жилище за документами, и возбужденно подбежал к капитану, держа в руке жестяной футляр.
— Надеюсь, что вы меня не обманули, — пробормотал капитан, поднимаясь и направляясь к Хуанито, который даже не запыхался.
— Вы это хотели, капитан? — отрывисто спросил он.
— Да. Благодарю. Возвращайся к работе.
Вернувшись на свое место, сеньор Эстебан открыл футляр и развернул документы. Наша длительная беседа удивила моряков, которые время от времени бросали на нас взгляды. Я заметила, что они стали расспрашивать Хуанито, как только он отошел от нас.
— Что ж... — произнес сеньор Эстебан, просматривая бумаги. Выражение его лица изменилось.
Он снова вытащил из кармана очки и поспешно их напялил, скривив рот, что мне совсем не понравилось. Он нашел мой брачный контракт? А коли так, может, ему это не понравилось, раз он был знаком с моим дядей и увидел имя сына его партнера рядом с моим в этом церковном документе.
— Так вы замужем за Доминго Родригесом! — воскликнул он.
— Заочно, сеньор, — кивнула я. — Мы заключили брак летом, перед путешествием, через несколько недель после смерти моей матушки. Такое условие поставил дядя, чтобы принять нас в своей семье на острове Маргарита.
Но капитан меня не слушал. Он разразился таким потоком брани, какой я не слышала даже из уст матросов на каравелле, хотя они были людьми весьма грубыми. Его крики и проклятья привлекли внимание моряков, которые побросали факелы и побежали к навесу. Увидев это, сеньор Эстебан резко умолк и остановил их жестом, велев возвращаться к работе, а когда он повернулся ко мне, в его глазах читалась такая ярость, что мне показалось, будто на меня взирает сам Люцифер.
— Вы знаете, что натворили, девочка моя? Знаете, что натворили? — повторял он. Я испугалась по-настоящему.
— Говорите же, сеньор! — взмолилась я.
Он, сам того не осознавая, уже протоптал вокруг меня глубокую канавку.
— Доминго был здоровым и обычным ребенком, — начал он печальный рассказ, остановившись. — Я еще помню, как он бегал по улице рядом с латунной мастерской. Он во всем помогал отцу, пока в десять лет мул не лягнул его по голове, чуть не лишив жизни, и с тех пор он лишился рассудка. С того несчастного дня Доминго потерял дар речи и лишь пускает слюни, а когда он достиг возраста мужской зрелости, то стал преследовать и домогаться женщин. Его тело — как у взрослого мужчины, но разум — как у новорожденного младенца.
Я настолько растерялась, что не могла вымолвить ни слова.
— В одной из своих поездок на Маргариту я услышал от Педро Родригеса, — продолжал капитан, — что он готов положить в постель своего единственного сына хоть индианку или негритянку, да хоть портовую шлюху, лишь бы она родила ему здорового внука, который унаследует его часть предприятия. Проблема заключалась в том, что не нашлось ни негритянки, ни индианки, ни портовой шлюхи, которая бы согласилась лечь с этим пускающим слюни юнцом, омерзительным и похотливым, без одного уха и половины головы, и это в самом прямом смысле слова, потому что удар мула разбил ее на столько кусочков, что лишь некоторые хирургам удалось поставить на место. Отец держит его под замком, чтобы он не досаждал всем девицам Маргариты, а еще потому, что временами он ведет себя буйно.
По моему телу градом лил пот, и не из-за привычной жаркой погоды. Меня охватила паника. И этот омерзительный тип — мой муж? Но о чем думал дядя, когда предательским образом вручил меня этому безумцу, который больше заслуживает жалости, чем положенного мужу уважения? Наверное, он решил, вот мерзавец, выдать меня на скорую руку, да на долгую муку.
— Как я погляжу, — в дурном расположении духа закончил свою речь капитан, — похоже, вас заманили с помощью грязного трюка, чтобы вы дали жизнь внуку Педро Родригеса. Лучше бы вы оказались негритянкой, индианкой или портовой шлюхой.
И он разразился еще одним потоком ругательств в сторону тех двоих с Маргариты, которые сделали меня несчастной до конца дней. Как бы я когда-то ни жаловалась, сейчас я поняла, что на этот остров меня привела удача. И до окончания путешествия я встретилась с ней еще тысячу раз.
— Оставьте меня здесь, сеньор, — попросила я капитана. — Не заставляйте встретиться с кошмарной судьбой. Умоляю, сохраните в тайне мое пребывание на этом острове, когда закончите работы с кораблем, и плывите с миром. Я могу сама о себе позаботиться, как до сих пор и делала.
Разъяренный и изможденный сеньор Эстебан рухнул в кресло.
— Замолчите, сеньора! — велел он. — Дайте мне подумать.
— Могу я пока вы раздумываете приготовить что-нибудь поесть? Ведь уже за полдень перевалило. Не знаю почему, но несмотря на все несчастья, я проголодалась.
— Нет! — рявкнул он, не шевельнувшись.
Я тоже осталась неподвижной и сидела на песке, наблюдая, как моряки выбрасывают свои факелы в костер, вытаскивают из котомок большие рубанки и точат их о камни, радостно напевая мадригалы и баллады. Несмотря на грубое поведение, они были веселыми людьми, получающими удовольствие от жизни. Возможно, подумала я, удача по-прежнему на моей стороне, раз я попала в руки того, кто может решить мои проблемы.
— Вот что мы сделаем, сеньора, — внезапно произнес капитан, выпуская большое облако дыма. Недавно инквизиция выступила против курения табака, но, похоже, ничто не могло пронять тех, кто приобрел эту привычку. — Сохраните ваши документы в секрете. Вы больше не будете Каталиной Солис. Забудьте про нее. Твердая Земля — это огромное пространство, гигантское по размерам, но малонаселенное. И потому мы все друг друга знаем, хотя города и поселения отстоят далеко. Если Каталина Солис появится живой и здоровой, ваш дядя и свекр тут же потребуют вашего приезда, и вы не сможете ускользнуть от своей судьбы. Вы сами упомянули, что после Тридентского собора [13] церковь стала весьма внимательно относиться к моральным устоям народа. Каким бы недоумком ни был Доминго Родригес, в глазах церкви он ваш супруг, которому вы обязаны хранить верность и делить ложе, чтобы зачать сына, таковы брачные клятвы, а юноша, без сомнения, превосходно может исполнять супружеские обязанности. Вы также не можете появиться как Мартин Солис, по той же причине — известия достигнут ушей вашего дяди, и он затребует вас к себе, как единственный родственник, поскольку Мартин еще несовершеннолетний. Так ведь?
— У нас с братом была разница в два года и несколько месяцев, — с горечью ответила я, — так что теперь ему исполнилось бы пятнадцать.
— Как я и сказал, — кивнул он. — Значит, и Мартином Солисом вы быть не можете.
