Шарль Монселе - Женщины-масонки
Увидев Иренея, господин Бланшар вытащил свой портсигар.
– Закуривайте,– сказал он, и под его пальцами захрустела настоящая гавана.
– Охотно,– отвечал Иреней,– но с одним условием.
– С каким?
– Что это не помешает вам по-прежнему разгуливать по салону, по крайней мерс, если вам того хочется.
– Хорошо,– произнес господин Бланшар.
И паркет салона снова ритмично заскрипел под его ногами.
Иреней уселся в кресло, обдумывая, как бы завести разговор о двух вновь прибывших. Проницательность господина Бланшара была ему известна, и ом отнюдь не хотел испытать ее на себе.
– Как вам нравятся эти сигары? – сделав десятый круг по комнате, спросил господин Бланшар.
– Они великолепны! Превосходны!
– Если бы они не говорили сами за себя, я мог бы рассказать вам, откуда они прибыли, и посвятить вас в хитрости мошенников, которые мне их продали; но эти истории я держу в запасе для пресыщенных курильщиков.
С этими словами он возобновил ходьбу.
В течение пяти минут Иреней молча следил за ним глазами.
По прошествии этих пяти минут он решился прервать молчание; поручение, которое дала ему графиня д'Энгранд, помогло ему начать разговор.
– Господин Бланшар! – передвинув свое кресло, заговорил он.
– К вашим услугам, господин де Тремеле!
– Я далек от желания быть нескромным, но готов побиться с вами об заклад, что догадываюсь о том, что занимает ваши мысли.
– Что занимает мои мысли… в настоящий момент?– внезапно остановившись, спросил господин Бланшар.
– Да.
– Честное слово, я не прочь подвергнуть испытанию вашу проницательность.
– Дело в двух словах,– с улыбкой заговорил молодой человек.– Сегодня я был у графини д'Энгранд и маркизы де Пресиньи.
– Как? Вы знакомы с ними?
– С детства.
– Ах, вот как!
– Хороший ли я отгадчик?
– Превосходный! – отвечал господин Бланшар.– Превосходный!… Но коль скоро вы знакомы с этими дамами, вы можете сказать мне…
– Все, что вам угодно… а главное, то, что вам не угодно.
– Понимаю… Они говорили с вами обо мне.
– Более того: они сделали меня своим послом и отправили к вам.
– Черт побери! Послом!… Что же вы должны мне сказать?
– Прежде всего, дорогой господин Бланшар, вы можете быть уверены, что это не касается лично вас…
– Хм!… Начало скверное!
– …И что… мое вмешательство в это дело…
– Вы прелестный юноша, это я знаю; ну а поручение? Перейдем к поручению!
– Прежде всего, госпоже д'Энгранд неизвестны причины вашей настойчивости.
– Ничего нет проще: общество Тета не представляет собой никакого интереса для меня, а графиня д'Энгранд и маркиза Пресиньи, как говорят, женщины, обладающие редким умом, и я очень хочу с ними познакомиться.
– И это все?
– Это все.
– В самом деле,– сказал Иреней,– в таком желании ничего странного нет; но я боюсь, что оно потерпит крушение.
– Вы так думаете?
– По крайней мере, сегодня утром они дали мне это понять.
– Таким образом, они отказываются от знакомства со мной?
– Нет… они это откладывают.
– Как так?– спросил господин Бланшар.
– Я хочу сказать, что они будут рады принять вас в любое время в Париже или в Энгранде – там двери их гостиных открыты круглый год; но в Тете вы роковым образом подпали под их закон не принимать никого. Вы меня понимаете?
– Прекрасно понимаю и благодарю их за столь лестные для меня приглашения на будущее, которыми я, несомненно, не воспользуюсь никогда в жизни.
– Но почему же? – в свою очередь, задал вопрос Иреней.
– По двум причинам: во-первых, скорее всего я никогда не попаду в Энгранд, а во-вторых, как только я окажусь в Париже, я тут же забуду о графине и маркизе. Знакомство с ними представляет для меня ценность только в этой пустыне.
– И что же?
– Да то, что я поищу другую возможность встретиться с ними.
– Другую возможность?
– Разумеется! Уж не думаете ли вы, что я совершенно лишен воображения? И разве нельзя проникнуть к людям, не постучавшись к ним в дверь?
– Признаюсь, что до сих пор я довольствовался именно этим способом, все же прочие казались мне достоянием театров и «Криминального вестника».
– Что ж,– заметил господин Бланшар,– я вижу, что, оказывается, я моложе вас!
И он возобновил прогулку по комнате.
Иреней подошел к окну и стал вглядываться в даль.
– Видите ли,– внезапно заговорил господин Бланшар, подойдя к Иренею,– я всегда считал необходимым сделать то, что я решил сделать. Это один из главных моих принципов, вернее, самый главный. Величайшей моей заботой всегда было сдержать данное мною слово. Я бросаю вызов самому себе и бестрепетно его принимаю; я вызываю самого себя на поединок с необычным и трудновыполнимым. Если вначале я не стремлюсь сделать какое-то дело, то именно оно тут же меня и увлекает. Вы ошибаетесь, если видите в этом оригинальность; здесь нет ничего, кроме той последовательности, которая внушает уважение к воле человека. В моей системе мне помогает значительное состояние, а мои желания не выходят за пределы возможного. Всем известно, как тщательно я избегаю внимания общества и сколько усилий я приложил, чтобы скрыть мои поступки от нескромных газет. Я не снимаю зрительный зал для себя одного; я не вмешиваюсь в дела укротителей диких зверей в надежде увидеть, как их сожрут их же питомцы; я не сворачиваю горы для собственного удовольствия; я не ношу тюрбана, как это делал господин де Бонневаль[9]; я не поджигаю никаких храмов; я, наконец, человек, который живет, что называется, частной жизнью, и именно в моей частной жизни я и ищу впечатлений. Я не стремлюсь к развлечениям – это было бы признаком непомерного честолюбия, но я хочу не очень скучать – это более скромное желание. Чувственные наслаждения – это для меня наслаждения второго сорта; большинство моих удовольствий я ищу в сфере интеллектуальной. Не угодно ли пример?
Однажды вечером, в некоей гостиной, где было человек пятьдесят, я развлекался, размышляя вслух. Редчайшее наслаждение, не правда ли? Бесценное удовольствие!… Четверть часа спустя слуга подал мне шляпу, и я получил десять вызовов на дуэль на завтрашнее утро. А я всего-навсего сказал нескольким женщинам, что они некрасивы, и нескольким мужчинам, что они не блещут умом.
Иреней не смог удержаться от смеха.
– Остается пожалеть,– заявил он,– что с вами не был знаком Гофман.
– Почему?
– Да потому, что он, несомненно, сделал бы вас персонажем какой-нибудь своей сказки.
