Карен Харпер - Мастерица Ее Величества
Поплотнее завернувшись в халат, в теплых домашних туфлях, я в этот вечер расхаживала по спальне. И не могла поверить своему везению – или это было невезение? Сумею ли я выдержать длительную работу в этой похожей на склеп комнате, где будут лежать восковые фигуры четырех умерших детей?
И хватит ли мне умения? Что, если моя работа не понравится королеве? Я не сомневалась, что сумею вырезать эти лица, да и руки тоже, но они не должны остаться мертвенно-бледными. Елизавета Йоркская хочет видеть спящих детей на кроватях, а не трупы на гробницах. У меня сохранился отцовский, написанный от руки травник, где говорилось, какие корни могут придать воску живые оттенки. Хотя я наблюдала, как он окрашивает воск, сама никогда не пыталась сделать даже цветную свечу, только черные для похорон, которыми мы все время торговали. Или я могла бы договориться с кем-нибудь, чтобы моим восковым фигурам придали подобие жизни. Возможно, итальянский художник, синьор Фиренце, тот человек, чью кандидатуру можно было бы обсудить с королевой. Или вот еще: мастерская Кристофера производит лучший сургуч для запечатывания писем, чтобы придать расплавленной смеси красноватый оттенок, он добавляет разведенную маслом краску в порошке. Быть может, чуточка его киновари[14] придаст оттенок живой плоти этому прекрасному cera Bianca[15], купленному королевой. Но как я сумею утаить все это от моих родных и друзей… и от Кристофера? Нужно придумать какое-то объяснение, такое, чтобы самые близкие могли в него поверить.
Услышав полуночный звон колоколов церквей Сент-Мэри-Абчерч и Сент-Суитинс, я погасила свечу и заставила себя лечь. Плотно задернула полог, чтобы не дуло, взяла в постель плетеный обруч и мячик Эдмунда и уставилась в темноту под балдахином. Слова королевы вновь и вновь раздавались у меня в ушах… смерть ее маленькой дочери и Эдмунда… лицо моего Эдмунда… мне не нужно вырезáть лицо моего сына для королевы.
И два ее брата, совсем мальчики, так называемые пропавшие в Тауэре принцы. Их дядя, Ричард, герцог Глостерский, брат короля Эдуарда IV, как предполагают, поместил их туда ради безопасности после смерти их отца-короля. Настоящему наследнику, королю Эдуарду V, было тогда двенадцать лет. Вскоре Глостер провозгласил себя королем Ричардом III, утверждая, что мальчики незаконнорожденные, потому что их отец подписал брачный контракт с другой женщиной до женитьбы на их матери.
Вдовствующая королева, мать мальчиков, и их сестра, ныне царствующая королева, нашли убежище в Вестминстерском Аббатстве после того, как Эдуарда V забрали в Тауэр. Наша теперешняя королева была старшей дочерью и защитницей остальных детей, множества дочерей и еще одного брата, который пока еще был с ними, Ричарда, герцога Йоркского. Но советники и епископы короля Ричарда добились того, чтобы королевская семья разрешила младшему принцу быть спутником брата в Тауэре.
Затем случилось несчастье, неразгаданная тайна нашего времени. Оба мальчика просто исчезли. Ходило множество слухов, утверждавших, что их дядя, ставший королем, разделался с ними, чтобы расчистить себе путь к трону. Но враги теперешнего короля Генриха VII – а их было много, несмотря на то что он с Божьей помощью одержал победу над королем Ричардом при Босворт-Филде – распространяли слухи, что это Генрих Тюдор отдал приказ умертвить мальчиков, чтобы они не стояли не его пути. И женился на их сестре, чтобы прекратить распри Ланкастеров и Йорков. Все это касалось пропавших принцев – но никак не Ее Величества. А теперь касается и меня.
Королева Елизавета ЙоркскаяПосле того как все во дворце затихло – мне было слышно медленное, ровное дыхание придворных дам с их кроватей на колесиках на другом конце комнаты, – я встала и набросила накидку поверх пеньюара. Подобно босому кающемуся грешнику, я направилась в темноте в каменную комнатку, которую стала считать своей другой спальней. Когда за моей спиной зашелестел ковер, я вздрогнула, представив себе, что случится, если обнаружится, что я исчезла, и мои дамы поднимут шум и крик и пошлют за королем. Жаль, что никто не поднял такой тревоги, когда мои братья исчезли из Тауэра. И до сих пор никто не говорит ничего, кроме того что они пропали. Сейчас мы уже знаем, что они исчезли, то есть пали от чьей-то безжалостной руки.
Я оставила гореть единственную большую свечу в этой комнате с кусками воска, лежащими на досках, из которых я потом велю изготовить три кроватки и колыбель. Мне было жаль, что здесь раньше была гардеробная со стоком, по которому нечистоты сливались прямо в Темзу, до того как началась новая эпоха ночных горшков в закрывающемся стульчаке, заменивших простые ночные горшки. Но когда я сказала, что хочу использовать это помещение как собственную часовню, куда больше никто не мог бы заходить, сток пришлось перекрыть, стены отскрести, а черный ход прорубить из коридора для слуг. Таким путем эта свечница и ее страж – я использую Николаса Саттона, потому что он стремится вернуть себе наше расположение – будут входить и выходить. Бедняга Николас: он и его родня потеряли состояние, связавшись с проигравшей в войне стороной, а я знаю, что он честолюбив и хочет изменить свое положение и обеспечить будущее рода.
Я погладила один из кусков этого чудесного воска, который где-то в сельской местности нашел для меня Николас. Воск был гладкий, как детская щека, которой, возможно, он когда-нибудь станет. Я молилась, чтобы она оказалась хороша, эта Верайна Весткотт. Мне известно, что в ее мастерской изготовляют превосходные пропитанные воском ткани для саванов и гладкие бездымные вотивные свечи, которые она режет так искусно, что, глядя на свечу, которую мне подарили, я слышу ангельское пение.
В этом моем святилище мои дорогие будут покоиться под моей защитой… но вот снова я вижу брата Ричарда в тот последний день. Наши жизни в опасности, в королевстве царит хаос, мы тайно пробрались в Аббатство, спрятав драгоценности в постельном белье. Все рушилось. Только два сына среди нас, семи дочерей, – драгоценные сыновья, которые должны были оказаться на троне. Старший, принц Эдуард, провозглашенный новым королем, был привезен из замка Ладлоу в Уэльсе в Тауэр нашим дядей Ричардом, герцогом Глостерским, дабы быть под его защитой, – так нам объяснили. Увы! Ложь, кругом ложь. Мы, женщины, – мать, я, мои сестры – столпились вокруг Ричарда, когда они пришли за ним, сказав, что он должен находиться вместе со своим братом, быть товарищем его игр.
– Я не могу позволить своему последнему сыну остаться без материнской заботы, – настаивала мать, ее красивое лицо вытянулось и побледнело. Она стояла перед епископом и стражниками, которых прислал дядя. – Бесс, что делать, что мне делать? – шептала она мне, потому что я, ее старшая дочь, семнадцати лет от роду, оказалась для нее единственным советником и утешителем в нашей изоляции после смерти отца. – Мы не можем разрешить уехать и Ричарду.
