Карен Харпер - Мастерица Ее Величества
Женщина сделала шаг назад, а Ник жестом показал, что я должна войти. Мне не хотелось, чтобы он и Сибил оставили меня. Я схватилась за руку Ника, державшую меня за локоть, словно я могла броситься бежать.
– Сюда, пожалуйста, – сказала женщина, и я неохотно выпустила его руку. Моя новая провожатая была хороша собой, в высоком головном уборе с вуалью, прикрывающей волосы. – Ваши друзья подождут вас здесь, а затем проводят домой, – объяснила она. – Я леди Миддлтон, к вашим услугам, миссис Весткотт.
Наверное, я должна сказать даме, которая вызвала меня, что я к ее услугам, так, как я говорю у себя в лавке?
И тут впервые подозрение относительно того, кто мог стоять за всем этим, ошеломило меня. Я едва не запуталась в собственных юбках, увидев прекрасные гобелены в изысканно обставленной комнате, по которой мы шли, – настоящие тканые гобелены, не разрисованный холст. На полу не простые тростниковые половики, а роскошный турецкий ковер. Мягкие кресла, полированный стол, на нем резные шахматы из оникса, а на небольшом столике-маркетри разбросаны рисованные игральные карты. Все знали, что лицо карточной королевы было изображением прекрасной Елизаветы Йоркской, жены Генриха VII. Золотой бокал лежал рядом с игральными костями, блестевшими в утреннем солнце, лившемся сквозь окно. Мы разбудили нескольких маленьких мопсов с шелковыми ушками, спавших на прелестных вышитых подушках и…
Леди Миддлтон постучала в блестевшую полированную дубовую дверь, к которой мы подошли, и приложила к ней ухо.
– Войдите, – прозвучал чистый женский голос, слегка приглушенный дверью. Дверь открылась, и я оказалась перед королевой.
Королева Елизавета ЙоркскаяКлянусь Святой Девой, я не ожидала, что эта свечных дел мастерица, за которой я послала, окажется такой молодой или такой красивой. Но на самом деле прошло восемнадцать лет с тех пор, как ее отец, работавший с воском, изваял очень похожее изображение моего царственного отца, короля Эдуарда IV, для его гробницы. До сих пор у меня перед глазами эта прекрасная восковая фигура в Аббатстве, мы, перепуганные дети, собравшиеся вокруг, и мать в слезах, окруженная епископами, аббатами и священниками с длинными черными горящими свечами. Словно отец был еще жив, его восковой портрет поддерживали, чтобы он стоял, раскрашенный, в парике, одетый, в короне, держа в одной руке скипетр, в другой – серебряную с золотом державу. Но мы знали, что наш дорогой отец на самом деле лежит рядом в своем свинцовом гробу, совсем мертвый.
Верайна Весткотт склонилась в низком реверансе, молодец, – я заметила, как дрожат ее пальцы. Что она, в сущности, знает о том, как вести себя при встрече с членами королевской семьи? Я сделала шаг и коснулась ее плеч, чтобы поднять ее.
– Благодарю, что ты пришла. Поминальная свеча, которую, как мне сказали, сделала ты, превосходна.
– Благодарю вас, Ваше Величество. Я к вашим услугам.
– Леди Миддлтон, пока больше ничего не нужно, – сказала я, чтобы отпустить последнюю даму из моей свиты. Мне редко удавалось бывать одной, а ради такого случая я хотела именно этого. Когда она сделала реверанс и, пятясь, удалилась, я знáком показала Верайне, чтобы она вместе со мной подошла к окну. Из него открывался чудесный вид, потому что двор еще не тронули ранние морозы. Длинноногие розы щеголяли раскрывшимися там и тут цветами – сплетшиеся йоркские и ланкастерские розы, как я всегда называла их про себя, – а в двухъярусном фонтане плескалась вода. Несмотря на прохладный воздух, я держала створки окна приоткрытыми. Эта робкая женщина, конечно, представить себе не могла, что я примерно в том же состоянии, что и она.
Мне не хотелось, чтобы то, что я ей скажу, услышал кто-нибудь, стоящий за дверью. Или чтобы всевидящая матушка Его Величества, Маргарет Бофорт, леди Стенли, вдруг без доклада вплыла в комнату, как любила это делать, хотя она должна была сегодня утром присматривать за обучением принца Генри. В отличие от всегда послушного старшего сына Артура, Генри был себе на уме.
– Как я уже сказала, я высоко оценила твою свечу, – сказала я ей. – Особенно потому, что твой отец обладал искусством не только делать из воска прекрасные лица, но и придавать им необыкновенное сходство с оригиналом, я задаю себе вопрос: обладаешь ли ты таким же богоданным даром?
Я заметила, что миссис Весткотт не знала, должна ли она встретиться со мной взглядом или смотреть вниз, поэтому сказала:
– Это очень важно для меня, поэтому я прошу, давай разговаривать лицом к лицу.
Умница, она поняла мой намек и подняла глаза, встретившись со мной взглядом. У нее были красиво изогнутые брови, а глаза зеленые и неспокойные, как поля вдоль Темзы близ Ричмонда, где прилив меняет направление.
– Да, Ваше Величество. Я вырезáла лица людей, которых знала живыми или по детальным портретам.
– Твой отец вырезал восковое изображение моего отца по гипсовой маске, сделанной кем-то еще, но у меня нет ничего такого для того, что мне требуется, – торопливо сказала я. О, во мне проснулась надежда, я подумала, что смогу обладать не только миниатюрными портретами моих умерших ангелов, малютки Элизабет и Эдмунда, совсем крошки.
– Давай я покажу тебе, что я имею в виду, – сказала я ей и, взяв с письменного стола, протянула ей соединенные между собой два парных портрета в овальных рамках, портреты моих умерших детей. – Дочери было всего три года, а милому Эдмунду только четыре месяца, и мне мало того, что у меня сохранилось, и…
Я увидела, что Верайна Весткотт вдруг качнулась и оперлась рукой о стену, чтобы устоять на ногах. Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Но, как я слышала, она имеет дело с похоронами и с погребальными принадлежностями. Что такого я сказала? Она выглядела испуганной и смятенной. Мои надежды рушились.
– В чем дело? – задала я вопрос. – Ты не умеешь резать восковые лица?
– Я… простите меня, Ваше Величество, – прошептала она, кончиками пальцев смахивая слезы со щек, – но я тоже потеряла сына Эдмунда, правда, не четырехмесячного, но всего четыре месяца назад. С моим сыном Артуром все в порядке, но я снова и снова вырезаю лицо моего Эдмунда, и эта утрата не дает мне покоя.
– Я… я понимаю, – все, что я сумела сказать. Когда умирали мои дети, мне хотелось причитать и рвать на себе волосы, как причитала моя мать, когда узнала, что ее малолетние сыновья[13] пропали в Тауэре. Но сейчас я, дочь, сестра и жена короля, чуть было не обняла эту незнакомку, чтобы утешить ее, при этом сама пребывая в отчаянии по той же причине. Мой супруг король являл силу и стойкость в своем горе, и я делала вид, что я тоже. Но меня терзали мысли о смерти двух моих детей. Даже хуже, клянусь Святой Девой. Я боялась, что Господь Бог покарал меня за смерть двух других царственных детей, которых я, возможно, могла бы спасти, моих любимых братьев, несомненно, убитых, но кем? Все последние десять лет я тайно пыталась выяснить это и собираюсь и далее сделать все, чтобы обнаружить, кто их убил.
