Александр Дюма - Ночь во Флоренции
— Нет ли в числе монахинь этой обители одной по имени…
И он снова умолк в нерешительности.
— Вы позабыли имя? — спросил монах.
Микеле невесело улыбнулся.
— Скорей уж я позабыл бы свое, — сказал он. — Нет ли в обители монахини по имени Нелла?
— Кем же вы доводитесь бедняжке, сын мой? — продолжил расспросы монах. — Вы ее родня, друг либо человек посторонний?
— Я ее…
Микеле собрался с мужеством и договорил:
— Я ее брат.
— Тогда, сын мой, — последовал торжественный, но проникнутый кротостью ответ монаха, — молитесь за сестру: она на небесах…
— Умерла!.. — сдавленным голосом вскрикнул Микеле.
— Сегодня утром, — подтвердил монах.
Микеле поник головой, словно обрушившийся удар был слишком силен для него, но, через мгновение подняв ее снова, смиренно молвил:
— Господи, велик ты в милосердии своем, даруя вечный покой горних сфер после суетности земной и непреходящее блаженство взамен скорби одночасья. — Нельзя ли мне увидеть Неллу, святой отец?
— Этой ночью ее тело переносят в монастырь Пресвятой Девы, где она выразила желание быть погребенной. Вы сможете увидеть ее в тот момент, когда процессия выйдет из обители.
— Как вы думаете, еще долго ждать?
— Слышите? Вот и они.
— Благодарю.
Микеле приник губами к руке монаха, а тот, бросив на Строцци прощальный взгляд и сделав жест, означающий, что будет ждать его, отправился по виа Торта к себе.
Подтверждая слова фра Леонардо, ворота монастыря Санта Кроче раскрылись на обе створки и длинная вереница кающихся с горящими смоляными факелами в руках потянулась под их сводами. Четверо медленно ступали в окружении двух зловещих цепочек огней, плечом поддерживая край погребальных носилок; на них под ворохом цветов покоилось тело молодой девушки девятнадцати-двадцати лет; ее незакрытое лицо под венчиком из белых роз даже в бледности не утратило прежней ослепительной красоты.
У Микеле, увидевшего ее еще издали, вырвалось такое горестное, душераздирающее стенание, что процессия замедлила ход.
— Братья, — еле выговорил он, — молю вас…
Наступившее молчание указывало на удивление кающихся, к которому примешивалось и некоторая доля любопытства.
Микеле заговорил снова.
— Всего на минуту опустите наземь тело этой девушки. — О братья мои! В нем заключено единственное на свете сердце, что любило меня, и я хотел бы сейчас, когда оно перестало биться, в последний раз поблагодарить его за эту любовь.
Кающиеся составили гроб на порог монастыря и расступились, пропуская к нему Микеле.
Тот вступил в круг пылающих факелов и благоговейно опустился на колени перед носилками.
Потом, склонившись к покойнице, он обратился к ней:
— Ведь правда, борение со смертью для тебя, бедное дитя, было менее мучительным, чем твоя жизнь? Разве смерть, внушая страх одним, не является к другим той бледной и хладной подругой, что, как заботливая мать, убаюкивает в своих объятиях и тихо укладывает в ту вечную постель, что зовется могилой? И не правильнее ли я поступаю, когда, вместо того чтобы проливать слезы над тобою, бедная моя малютка, восславляю Господа, призвавшего тебя к себе?.. Прощай же, Нелла!.. Прими мое последнее прости. Я любил тебя, бедная дочь земли! Я всегда буду любить тебя, прекрасный ангел небес! Прощай, Нелла!.. Я вернулся отомстить за тебя, живую или мертвую! Спи спокойно, я не заставлю тебя ждать!
И, нагнувшись еще ниже над умершей, Микеле запечатлел поцелуй на холодном как лед лбу, после чего поднялся на ноги со словами:
— Спасибо вам, братья. Теперь вы можете возвратить эту прекрасную лилию земле, ее произрастившей. Отныне все кончено для нее, и я, Господи, предаю дух и тело в руки твои!
Затем, потупив голову и сложив крестом на груди руки, Микеле Таволаччино пошел преклонить колени перед Мадонной.
Кающиеся подняли на плечи носилки с телом, и похоронная процессия медленно двинулась по виа дель Дилювио; с их уходом площадь снова погрузилась в безмолвие и мрак, хотя и не опустела.
Три неподвижные фигуры остались стоять на ней: Филиппо Строцци, прислоняясь к железным украшениям колодца Седжо Капорано, Микеле Таволаччино на коленях перед Мадонной и, наконец, Маттео, задержавшись перед монастырскими воротами, привлеченный необычностью зрелища, которое на миг заставило его забыть о поручении, данном хозяином.
III
ФИЛИППО СТРОЦЦИ
Впрочем, только что разыгравшаяся перед их глазами сцена, приведя в смятение Филиппо Строцци, по-видимому, направила его мысли в другое русло.
Иначе почему, когда Маттео, присмотревшись в темноте и различив под изящным навесом колодца смутные очертания человеческой фигуры, узнал знакомый силуэт и приблизился к своему господину, отнюдь не о дочери был первый вопрос Филиппо Строцци пришедшему слуге?..
— Ты знаешь эту монахиню?
— Знаю ли я ее?.. Как не знать, ваша милость, — сокрушенно вздохнул Маттео, — это родная дочь моего кума, старого Никколо Лапо, чесальщика шерсти. Помнится, года два тому назад пробежал по Флоренции слух, что герцог Алессандро выкрал ее из отчего дома; она пропадала где-то несколько дней, а вернувшись, приняла постриг. С тех самых пор, как поведал мне сейчас один из кающихся, она все время только плакала и молилась, а сегодня утром скончалась как святая.
— Еще одна жертва, которая у престола Господня вопиет об отмщении тебе, герцог Алессандро!.. Дай Бог, чтобы она была последней!
Старик перекрестился, тряхнул головой, как бы гоня прочь тяготившую его тайную мысль и возвращаясь к насущным заботам; потом, повернувшись к Маттео, уже не таким мрачным тоном, а чуть ли не с улыбкой стал расспрашивать:
— Ну, Маттео, видел ты мою сестру?
— Да, ваша милость.
— И что она сказала тебе? Да отвечай же скорей… Моя дочь в добром здравии?
— По крайней мере, ваша сестра так надеется.
— То есть как надеется?
— Как ваша милость и полагали, она не смогла оставить синьору Луизу при себе; при встрече она сама вам скажет почему.
— Но где тогда Луиза?..
— Укрыта от всех глаз на этой самой площади, в одном домишке, где поселилась со старухой Ассунтой и где ваша сестра уже полмесяца не осмеливается ее навещать из боязни, что их выследят.
— И этот домишко?.. — спросил Филиппо Строцци с зарождающимся беспокойством.
— Находится между виа делла Фонья и виа дель Дилювио.
— Между виа делла Фонья и виа дель Дилювио!.. — с отчаянием вскричал старик, вспоминая, что именно в этот дом и вошел полчаса назад мужчина. — Ты путаешь, Маттео… Сестра наверняка дала тебе совсем не тот адрес.
