Питер Марвел - В погоне за призраком, или Испанское наследство
Порой эти разговоры были очень поучительны. Но, по правде сказать, несмотря на все старания и добрые намерения поднабраться олыта, Уильяму быстро наскучивали рассуждения о цене перца и преимуществах крупных торговых экспедиций, и он опять искал общества прекрасной Элейны. С каждым днем их беседы становились все свободнее, ведь очень малой степени надежды на взаимность достаточно, чтобы вызвать любовь.
Прошло две недели. В тот день Уильям, как обычно, присоединился к Абрабанелю и Хансену, которые с важным видом прохаживались вдоль правого фальшборта и о чем-то спорили. Над Атлантикой ослепительно сверкало солнце. Было так жарко, что даже близость огромной массы воды не могла смягчить палящего зноя. Из-под черного парика на лоб Абрабанеля скатывались крупные капли пота. Он не обращал на них никакого внимания и, грозно покачивая пальцем перед носом у Хансена, убеждал его:
– Поверьте мне, дорогой Якоб, я знаю, что говорю! Торговля – дело не сложное, но без должной смекалки не обойтись. И нужен твердый характер. Бели бы не эти два условия, торговать мог бы даже ребенок. Другое дело – капитал. Чтобы приумножить его, одной торговлей не обойтись. В делах важна политика. Вы должны видеть все на пять шагов раньше конкурента. Должны использовать любой, даже самый незначительный шанс, чтобы ослабить соперника и подняться самому!
Это, конечно, талант, Якоб, но многое приходит с возрастом... Увы, мы платим за мудрость самыми недолговечными и приятными вещами – надеждами, мечтами... Но оно того стоит! – убежденно воскликнул он, заметив приближающегося к ним Уильяма. – А вот и наш молодой друг! Кажется, он готов оспорить мои выводы, и черт меня побери, он будет по-своему прав! Как почивали, Уильям? Снилась ли вам прекрасная старая Англия?
Уильям поздоровался и признался, что не помнит своих снов.
– Простите, сэр, – тут же решился задать он давно волновавший его вопрос. – Но вы много раз повторяли, что крупные торговые экспедиции выгоднее одиночного плавания, подобного нашему. Но тогда почему...
– Вы хотите спросить, почему у нас теперь такой скучный рейс, почему мы одиноко болтаемся на этой скорлупке посреди океана и какая нам, черт побери, будет от этого выгода? – живо спросил его патрон. – Действительно, если бы мы снарядили флотилию и отправились к берегам Гвинеи за черными рабами, то это было бы весьма выгодное и поучительное предприятие.
Если бы у меня в распоряжении были хотя бы три быстрые шхуны, оснащенные даже кулевринами, то мы могли бы провести время с большой пользой, занимаясь каперством в тех краях, куда мы сейчас направляемся, и попробовать разжиться испанским серебром. Мы могли бы на обратном пути взять полные трюмы сахара и табака. Все это верно. Но бывают обстоятельства, когда имеет значение не сиюминутная выгода. Я уже говорил об этом нашему капитану и повторю это вам. Сейчас мы направляемся в Новый Свет с особенной миссией. О сути ее вы узнаете позже, потому что так уж устроил наш мир Всевышний – истина открывается нам не сразу, а в результате долгих и упорных трудов... В аптечных дозах, так сказать.
Уильям не успел хорошенько вдуматься в значение туманных изречений своего благодетеля, как вдруг произошло событие, которое вытеснило из его головы все прежние мысли.
Уже более месяца не видели они в океане ни единой живой души, кроме акул, чьи спинные плавники то и дело разрезали воду, и резвящихся на волнах дельфинов. Такое обстоятельство очень не нравилось молодому поколению – Уильяму и Элейне, которым хотелось новых впечатлений, и очень радовало капитана, да и старика-банкира тоже. Джон Ивлин выразился по этому поводу, что будет счастливейшим человеком в мире, если они дойдут до места, не увидев чужой парус на расстоянии ближе пяти миль.
До сих пор его надежды, кажется, сбывались. Но сегодня, около пяти часов пополудни, они были сокрушены хриплым криком марсового с грот-мачты:
– Человек за бортом!!
И сейчас же последовала команда капитана:
– Спустить шлюпку на воду!
Глава 2
Могущество тени
Несмотря на весну, в Амстердаме было все еще холодно. От каналов Званенбургвал и Ньиве-Херенграхт тянуло сыростью и затхлой вонью.
В квартале Йоденбрестрат[9], недалеко от новой португальской синагоги, где гнили самые большие свалки, на которых плодились самые крупные крысы, где бедные лавчонки соседствовали с домами богатейших пайщиков обеих индских компаний, в одном из неприметных домов под красной черепицей, чьи стены были покрыты белой штукатуркой, а выступающие наружу дубовые фахверки[10] успели потрескаться от ветров и дождей, собралось небольшое, но крайне влиятельное общество.
В доме раввина Соломона Оливейры собрался самый уважаемый миньян[11] амстердамской общины сефардов, перебравшихся сюда подальше от испанской и португальской инквизиции.
Они пришли сюда для того, чтобы после общей молитвы о благе всей общины обсудить самые насущные вопросы, напрямую затрагивающие интересы диаспоры и их братьев в Англии и Франции. Среди этих почтенных людей были и представители цеха алмазных гранильщиков, и купцы-пайщики Вест-Индской компании, и банкиры[12], еще совсем недавно именовавшиеся менялами и ростовщиками и избравшие это самое ненавидимое и презираемое занятие своим ремеслом. И если бы кто-то из этих десяти людей умер, то оставшимся не пришлось бы долго кричать: «Нам нужен десятый для миньяна!», любой среди множества штиблах мечтал войти сюда.
Причиной и неурочной молитвы, и тайного собрания послужил приезд из Лондона их уважаемого собрата, гранильщика алмазов и банкира Давида Малатеста Абрабанеля, который привез важные сведения, коими и собирался поделиться в этом закрытом кружке единомышленников.
В неровном свете оплывающих свечей, словно сойдя с полотен Рембрандта, несколько немолодых мужчин, одетых в коричневые суконные кафтаны с белыми воротниками, склонились над дубовым столом, покрытым тяжелой скатертью темно-фиолетового бархата, расшитого пурпурными цветами. Драгоценные бокалы венецианского стекла с остатками рубиновой влаги были сдвинуты в сторону, на бело-голубой тарелке делфтского фарфора лежали нетронутые персики и апельсины, во мраке тонули мерцающие каплями росы свежие тюльпаны в серебряной вазе. Резкий контраст света и тени причудливо искажал лица собравшихся, превращая слабые морщины в глубокие складки, бороды – в черные пятна, кафтаны – в хитоны и ризы, а их тени на стенах – в призраков давно минувших времен.
